По лестницам и переходам держали караул из 500 стрелков; они же несли и все ночные караулы в покоях или палате, где великий князь обычно ел, на южной стороне ночью держали караулы князья и бояре.

Все эти постройки были из прекрасного елового леса; вырубался он в так называемом Клинском лесу, около которого лежит посад того же имени и ям — в 18 милях от Москвы по большой дороге в Тверь и Великий Новгород. Платные мастера или плотники для этих прекрасных построек пользуются только топором, долотом, скобелем и одним инструментом в виде кривого железного ножа, вставленного в ручку.

Тогда же подоспели великий голод и чума. Многие села и монастыри оттого запустели. Многие торговые люди из-за указов, которые пришли от великого князя из опричнины в земщину, покидали свои дворы и метались по стране туда и сюда. Так велика была беда, что земский поглядывал только — куда бы убежать!

Когда об этом разорении и море узнал крымский царь Девлет-Гирей, он пошел к Москве с Темрюком из Черкасской земли (свойственником великого князя). А великий князь вместе с воинскими людьми — опричниками — убежал в незащищенный город Ростов.

Поначалу татарский хан приказал подпалить увеселительный двор великого князя — Коломенское — в одной миле от города. Все, кто жил вне города в окрестных слободах, все бежали и укрылись в одном месте: духовные из монастырей и миряне, опричники и земские.

На другой день он поджег земляной город — целиком все предместье и слободы; в нем было также много монастырей и церквей. За шесть часов выгорели начисто и Китай-город, и Кремль, и опричный двор, и слободы. Была такая великая напасть, что никто не мог ее избегнуть! В живых не осталось и 300 боеспособных людей. Колокола у храма и колокольня, на которой они висели, упали, и все те, кто вздумал здесь укрыться, были задавлены камнями. Храм вместе с украшениями и иконами был снаружи и изнутри спален огнем, колокольни также. И остались только стены, разбитые и раздробленные. Колокола, висевшие на колокольне посредине Кремля, упали на землю и некоторые разбились. Самый большой колокол упал и треснул. На опричном дворе колокола упали и врезались в землю. Так же и все другие колокола, которые висели в городе и вне его на деревянных звонницах церквей и монастырей. Все колокола этой церкви расплавились и стекли в землю. Никто не мог спастись от этого пожара. Львы, которые были под стенами в яме, были найдены мертвыми на торгу.

Башни или цитадели, где лежало зелье, взорвались от пожара — с теми, кто был в погребах; в дыму задохнулось много татар, которые грабили монастыри и церкви вне Кремля, в опричнине и земщине. Одним словом, беда, постигшая тогда Москву, была такова, что ни один человек в мире не смог бы того себе и представить. После пожара ничего не осталось в городе — ни кошки, ни собаки.

Татарский царь Девлет-Гирей приказал поджечь и весь тот хлеб, который еще необмолоченным стоял по селам великого князя. Потом повернул обратно в Крым со множеством денег и добра и множеством полоняников и опустошил по дороге всю Рязанскую землю великого князя.

Так осуществились пожелания земских и угроза великого князя. Земские желали, чтобы Опричный двор сгорел, а великий князь грозился земским, что он устроит им такой пожар, что они не сумеют его потушить. Великий князь рассчитывал, что и дальше он будет играть с земскими так же, как начал. Он хотел искоренить неправду правителей и приказных страны, а у тех, кто не служил его предкам верой и правдой, не должно было оставаться в стране ни роду, ни племени. Он хотел устроить так, чтобы новые правители, которых он посадит, судили бы по судебникам без подарков, дач и приносов. Земские господа вздумали этому противиться и препятствовать и желали, чтобы двор сгорел, чтобы опричнине пришел конец, а великий князь управлял бы по их воле и пожеланиям. Тогда всемогущий Бог послал эту кару, которая приключилась через посредство крымского царя Девлет-Гирея.

А великий князь был в большой обиде на опричнину, что не оказала крымскому хану должного сопротивления. И с этим пришел опричнине конец. И никто не смел поминать опричнину под следующей угрозой: виновного обнажали по пояс и били кнутом на торгу. Опричники должны были возвратить земским их вотчины. И все земские, кто только оставался еще в живых, получили свои вотчины, ограбленные и запустошенные опричниками.

Утро началось плохо. Вначале был крик. И был он из ванной. И был он:

— Хватит! Заебал уже! Сколько можно?! Хорошего понемножку!

Я вскочил, огляделся. Раскардак, кавардаш… Это Алка кричит! Я бросился к ванной, но она сама уже, полуголая, выломилась оттуда.

— Что? Кто?

— Да заебал уже, махмурзан проклятый!.. Получил своё — нет, ещё хочет!.. Кончил дело — слезай с тела, тебе говорят!

В полуоткрытую дверь видна голая задница Стояна. Он что-то отвечает:

— Нача яр быти, прелюбодействен зело!

Я ногой прихлопнул дверь и увёл Алку в номер. Она сбрасывала мои руки, вырывалась:

— Пусти! Где моя юбка? Заебали уже! Ебитесь вы все сладким пирожком!

В этот момент позвонил телефон. Незнакомый холодный мужской голос сказал:

— Вы, это, господин хороший, не знаю, гражданином какой якобы цивилизованной страны вы являетесь, но мне интересно, когда вы кончите дебоширить?

Депо?.. Ширить?..

— Я не ширил… депо. Вы кто являетесь?

— Я являюсь главным менеджером этой гостиницы и отвечаю в ней за порядок. Уже в который раз мне сообщают… Это что же такое — такие концерты устраивать?.. Песни, пляски, «Интернационал» в три часа ночи!.. Мы милицию вчера не вызвали, а жаль… Смотри у меня! Не то выгоню к едрене фене, на гражданство не посмотрю! — И веско добавил: — Понял-нет?..

Я опешил, стал заплетаться в лепете:

— Да, смотрю… Понял… Буду…

Злой голос не успокаивался:

— У вас есть третьи лица в номере?

— Третьи?.. Да нет…

— Не надо мутотень на плетень наводить: есть или нет?.. Номер вы для одного снимали, а не для блядей и педиков! Чтоб через полчаса никого не было, не то придёт милиция, у нас всё на видео заснято, все ваши художества… Смотри у меня, мудорез грёбаный! — еще раз пригрозил злой голос и — «ту-ту-ту…»

Алка, одеваясь, спросила:

— Чего? Кто?

— Не знаю, начальник… Говорит, чтоб трёх лиц не было…

— А как же они узнали? Тебя портье на лифте одного отвозил, а мы со Стояном на черную лестницу шмыгнули, побыли немного… никак выход найти не могли… а потом пришли…

— А потом… что?

Алка уже натянула блузку и (сообщив между делом, что она почистила зубы моей щёткой, я не в обиде?), сказала, что ничего особенного не было: добавили еще бутылку, болтали…