— Хелло! Да! Слушаю! Bommel ist am Apparat![74]— по-всякому отвечал я, но трубка помолчала, пожужжала и отключилась — «вжик!»

А если уехать, то куда этот рюкзак деть? Не выкинуть же в окно? Надо Исидору сказать, чтоб они забрали свои вещи.

Я выглянул — под окном, далеко внизу (дом старый, потолки высокие) — была пешеходная тропа, отделенная невысокой решёткой от газона с клумбами из красных и жёлтых цветов. Не выкинешь же из окна?.. И портье не отдашь эти листовки… Хоть и не запрещены, но и не разрешены…

Да, Алка еще что-то о пакетике травы говорила. Где его искать?

Я начал вяло ворошить постель, на простынях были явные подтёки, и я подумал, что это, наверное, следы Стояна — у меня уже днём было много истрачено… хотя кто его знает… Вон Фрицль из бункера свои вёдра никак не исчерпал. Где еще искать эту траву?..

Я пошарил под кроватью. Ничего. В ванной увидел бутылку виски с чуть-чуть. Вычутил всё из горлышка — курдык, куяк, хорошо!.. Улегся обратно в кровать и вернулся мыслями к Стояну.

Вот тебе и болгары! А прибедняются, что все их обижают!.. Сами кого хочешь удавят, как этот потный Стоян… Но нет, он на вора не похож. Глаза честные, хоть и тупые, как у того царя Павла, что мне Самулович показывал… Воры — другие, тёмные, быстрые… А у него такое открытое, белое лицо, как блинчики, которые мы как-то тайно пекли в аудитории на Вашем семинаре по сказкам, отчего пришёл караул и сказал, что дымо-хват реагирует, что в аудитории нельзя печь продукты, потому что пожар будет, но мы угостили его блинами с вареньем и спели ему хором хвалебную песнь, после чего он, очень довольный, ушел восвояси… да, в свои яси… Нет, вор худой, чёрный, увёртистый, с поворотными глазами, так и ищет, где бы что слямзирить, стыринить. Взял — и убежал, такая воровщина…

…Когда нас обворовали в Италии, там портье тоже говорил, что воруют румыны и цыгане (черные и худые). Так он, во всяком случае, утверждал. Хотя его племянник, который всё время полоскался возле нас, тоже был реально очень тёмный и круто-курчавый…

Мы тогда поехали на Пасху с Элизабет и двумя парами с нашего курса в Италию, на море, сняли пансионат. Вначале всё шло хорошо — ризотто, тортелини, дотторе, палаццо, тут собор, там балкон, здесь кусок плащаницы, там в банке — язык святого Антония… Этот язык даже в меню в пиццерии был! «Язык Святого Антония по-падуански» — 12 евро!.. Я вообще язык есть не могу, как его можно есть?.. Когда я в первый раз (где-то в Шварцвальде, в детстве) попробовал жевать варёный язык, вдруг воочию представил себе, что этим куском мяса корова у себя в своём грязном рту всю жизнь ковырялась, и меня вытошнило прямо на стол… С тех пор не только есть, но и видеть этот варёный язык не могу — сразу спазмы, клац-клац, все окошки закрываются, поезд отправляется…

А мой папа Клеменс не может есть утку: в детстве — когда он еще в родном доме, в горах у дедушки Людвига жил, — у него была утка Энте, которую папа любил, растил и которой дедушка Людвиг, после шнапса с пивом, по ошибке отрубил голову, велев бабушке приготовить её, вымочив в пиве, чтобы корочка была повкусней. А когда на второй день папа, плача, стал отказываться её есть, дедушка Людвиг силой запихал ему в рот несколько кусков и заставил сжевать из принципа — чтоб отца слушался и порядок в доме был…

Я этого не мог понять, но мама объяснила, что раньше в Германии такой папоархат царил: в семьях было по многу детей и без императива «слово отца — закон» было никак не обойтись. Это после войны всё пошло по-другому, по-американски, стал расцветать ба-боархат, а авторитет мужчин падать (да и женщины, конечно, не забывали им напоминать, что они — слабаки и войну с русскими проиграли)… С тех пор китайские рестораны для папы закрыты. А сам дедушка Людвиг почему-то не может есть огурцы. Как можно не любить огурцы?.. А мама не может есть суп, если видит в нем разваренную медузообразную луковину…

Кстати, пора бы и поесть. Вчера я съел только пару жирных кусков мяса, и то помня о Йогги, который считает, что жареное сало — второй после борща славянский хит.

…Когда нас обворовали, мы в тот день тоже в ресторане жареное мясо ели — мне принесли кусяру, я нажал вилкой, а из него кровь течёт… полтарелки натекло… Другие едят и хвалят: «Ах, стейк с кровью!» — а я смотреть не могу, меня от крови тошнит… Хорошо, там собака ходила, к такой крови приученная, я ей под столом отдал. Вернулись из ресторана, поболтали, разошлись, я кое-что из холодильника поел и тоже заснул. Утром — крик Элизабет: «Нас обворовали!» — «Кого? Когда?» — «Всех. Ночью. Тут по балкону воры ходили!»

Мы все — три пары — жили на втором этаже, балконы один за другим. Рано утром кто-то из наших пошел купаться в бассейн, видит: под балконами — паспорта, бумажники, кошельки, сумки, шорты… Всё обыскано и вывернуто, как тот Адам, но ничего, кроме денег и одного дорогого мобильника, не взято (и то из него чип-карта вынута и заботливо в обчищенный бумажник вложена). В итоге — общая недостача — около 700 €. Мы были счастливы, что документы и карточки на месте… Как легко сделать человека счастливым!.. Сначала надо крикнуть «У тебя всё украли!»… а потом объявить, что украли только деньги — и человек счастлив: спасибо, дорогие воры, что документы не взяли!..

На нашу жалобу, которую мы гурьбой пошли заявлять, портье, сам низкорослый, чернявый и носатый, спокойно покивал головой и сказал, что недавно задержали то ли цыган, то ли румын, а может, и албанцев — мальчишки лазили по балконам и кидали добычу папе, который проверял содержимое сумок и штанов и аккуратно складывал вещи под тем балконом, с которого они были скинуты. Портье также напомнил, что он предупреждал нас закрывать двери на балконы, а на посошок ввернул рассказ об итальянских ласковых ворах, которые украли у одних богатых людей машину, а вечером вернули с запиской — извините, нужна была для дела, больную тёщу в хоспис отвезти, вот вам за беспокойства два билета в Ла Скала, прилагаем; люди рады, что их машина тут, а не на запчасти в Польше разобрана, в Литве заново собрана и в Эстонии продана, хвалят воров за рыцарство, едут в Милан, слушают оперу, а вернувшись, обнаруживают, что их квартира ограблена дотла… На наши же вопросы, почему воры взяли у нас только деньги, портье со знанием дела ответил: «Зачем? Они же не дураки? Если всё взять — вы вынуждены будете идти в полицию, заявлять, а так — всё тихо и спокойно и все довольны». Ну да, все довольны, кроме нас, дураков. Мы посетовали на цыган, румын и албанцев и, очень солоно хлебавши, разошлись по комнатам. «Принесли малую жертву, чтобы не приносить большую», — успокоил я тогда себя заповедью дедушки Людвига и думая, что если бы нас не обворовали, то я, может, утонул бы или попал под машину и что отделаться от фатума малой жертвой лучше, чем принести судьбе большую…

Кстати, там же, в Сан-Маринелло, на здании вокзала я видел надпись по-русски: «ХАДИТЬ ПО РЕЛСАМ ЗА-ПРЕШЕНО — АПАСНО ДЛЯ ЖЫЗЬНИ». Мне показалось, что там были ошибки. И я подумал, сколько русских должно было ходить по рельсам, чтобы итальянцы это, наконец, написали!.. Апасно! И Виталик говорил: «Апас!»…