— И… куровались?.. Путились?..

— Да было маленько… По малой… Ты, Фредя, слышь, я чего-то пакетик с травой найти не могу, он где-то тут должен быть… ты поищи… хорошая шмаль, жаль, если пропадёт… — Но меня сейчас куда больше волновало другое, на что Алка махнула рукой:

— Не бери в голову! Всё было ништяк. Эй, Стоян, кабанчик, давай побыстрее — звонят уже, ехать надо! Сестра ждёт, она без меня выйти не может… И этому болвану болгарскому надо коробку шефу везти.

— Да, короб, кадка… А бабочки? Умерли, наверно? Без кормления? — Я замер от недоброго предчувствия. — Пеперуди?

— Сдались тебе эти пеперуди! Что им сделается? Они и так всего пару дней живут… — Алка присела, стала поднимать и ворошить на столе бумаги: — Где-то тут должен быть… мы вчера большую трубу замастырили… Паровозиком курили…

— Паровозиком? Курили? Три? — опять насторожился я.

— Не, ты чего, мы втроем не трахались, ты не хотел… рукой всё прикрывался…

Да?.. Я ответил первое, что пришло на ум:

— Еще будет… Папа сказал… до 27 годов расти…

Алка, поправляя волосы перед зеркалом, фыркнула:

— Какие вы, мужики, все больные… Да у тебя всё в порядке, не надо ладошкой закрываться, всякой бабе хватит… Просто он у тебя кровяной…

Этого не хватало! Как понять — кровяной?.. Кровь идёт?.. Куда, откуда, где?.. Наверно, вид у меня был такой, что Алка объяснила, что есть два вида членов — мясные и кровяные: мясные имеют много мяса и в лежачем виде выглядят большими, но когда до дела доходит, то особо кровью уже не наливаются и не увеличиваются, а кровяные выглядят маленькими, но когда наполняются кровью, то становятся большими и упругими…

— А… какие вам… лучше? — спросил я, боясь, что вопрос глуп, но Алка серьезно ответила:

— Лучше кровяные… Мясные обычно вялые бывают, и ни туда, и ни сюда, как лежалые огурцы… А кровяные — активные, крепкие, боевые… Вообще что ни мужик — то своя елда, двух одинаковых нет! Уж я-то знаю!

На ум вдруг пришли слова дедушки Людвига, что у некоторых самцов летучих мышей половой орган бывает размером чуть ли не со всё тельце, отчего эти особи быстро устают в полёте, плохо охотятся и вынужде ны часто отдыхать на земле, где мало пищи, пока остальные мыши весело спариваются на лету и вместе ловят комаров и жуков… Он же и говорил: «In der Kürze liegt die Würze…»[71]Я сказал:

— Я… три вместе… не привыучен… Если я один и две бабочки… да, было… Шпаниен, лето…

— Ишь, раскатал губу? Две!.. Тебе моих сисек не хватает? — Она нагло вытащила из лифчика мясосочный сосок. — А?.. Что, хочешь с двумя, котик?

— Конечно. Согласен.

От вида соска пружинка развернулась в мозгу, сразу слетела в пах и потребовала выхода, отчего я, тотчас спустив трусы, из глупого тщеславия показал Алке свой кровяной, но она отмахнулась:

— Времени нет, тороплюсь, — и стала щелкать по телефону, а мне пришлось, солоно похлебавши, поднять трусы и сделать несколько глубоких вдох-выдохов, чтобы успокоиться и вернуть механику на место…

И хорошо, потому что из ванной вышел Стоян в трусах, кивнул мне и начал влезать в брюки, искать носки. Его босые пальцы с черными волосками вызвали во мне отвращение, но я решил на этом не фиксироваться и перевёл внимание на Алку, которая как раз с кем-то договаривалась:

— Подруга, тут парень клёвый, немчонок, меня от голода спас в ментовке, последним пирожком поделился по-братски… хочу ему приятное сделать… вечером освободи пару часиков… Хорошо, лапочка… Буду рада, если выкроишь время немчика ублажить… Да, такой потешный…

«Опять про пот вспомнила, — понял я. — Потешный — это кто потеет. Разве я потею? Это он потеет!» Меня потянуло со злобой посмотреть на Стояна, но я, наоборот, отвернулся, следуя наставлениям психотерапевта (на объект раздражения не надо смотреть вообще, чтобы визуально не усиливать неприязнь).

Алка тем временем отключила телефон и спросила у Стояна, не брал ли он травы — «где, блин, пакетик?» — на что Стоян ответил, что всю траву скурили в ресторане, даже официантам досталось, но Алка сказала, что нет, здесь, в номере, еще заделывали, паровозиком курили, но Стоян вдруг поспешил к окну:

— Съвсем забравих! Пеперудите! Трябва бързо да из-неса сандъка на въздух! Как мислиш, дали всичкия въздух там са го… издишали? Или нали са малки, много не им трябва?[72]— обратился он ко мне, натягивая куртку, как будто я был специалистом по дыханию бабочек.

Я сухо повел лицом, не желая вступать с ним в дружеские пересчёты, что бабочкам «трябва», а что нет и «издышали» они воздух или нет.

Алка была уже около двери, сказала мне:

— Ну всё, котик, я с Наташкой договорилась, втроём на днях встретимся! Звони!

За ней, утописто ступая, вразвалку пошёл Стоян. У двери он солидно повернулся и крепко пожал мне руку:

— Е, приятел, извинявай, ако нещо в пиянството съм те обидил![73]— отчего мне стало приятно, и я почувствовал себя своим в этом великом славянском братстве и заверил его, что, конечно, я его извинявую, по пьянству чего не бывает.

— Пошли, плотоугодник, последние пеперуди передохнут! — открыв дверь, поторапливала его Алка, посылая мне глазами приветы: — Чмоки-чмоки! До встречи!

— Чмоки… — Я растерянно уставился в пустоту, оставшуюся после их ухода, и думая, что означает это «чмоки» — кто-то кого-то, кажется, ругал этим словом, то ли хрюшки, то ли чушки…

Опять один! И эти угрозы по телефону — выселим! Милиция! Депо ширить! Мудорез! Это слово плохое, несмотря на то что Вы на семинарах по сакралу учили нас, что в основе всех славянских языков лежал один первоэлемент — УД. Элемент этот составляет корень всех хороших слов: пУД, мУДрец, чУДо, УДовольствие, УДача… УДобство… А все плохое, соответственно, имеет корень наоборот — ДУ: ДУрак, ДУбина, ДУрдом, тугоДУм, оболДУй, ДУроёб, ДУролом… Помню, мы еще делили лист пополам и играли, кто каких больше слов найдет с этими корнями…

Я начал проверять вещи — всё как будто на месте. Надо поставить на подзарядку телефон… А! Какое странное жжжжу!.. Раньше такого не было. Это, наверно, ток прыгает, Хорстович говорил, у него даже ноутбук сгорел, когда он включил его в той провинции, где сидят на корточках золотозубые руссоиды (как их называет полковник)… А я — русист, но пишусь почему-то с одним «с», хорошо бы узнать, куда второе закатилось… А самое правильное говорить — россист.

А зачем Хорстович ездил-ехал в провинцию?.. Это было, когда он квазиневест квазиискал. Кажется, ему кто-то из учительниц прямо за весь коллектив написал — у нас в школе одни женщины, на выбор, все приехать не могут, приезжайте, накормим, напоим и спать уложим, мы от Москвы недалеко — 550 км всего, поезд с рестораном ходит и сухую постель выдают… Ну, он от жадности и поехал. Потом не знал, как убежать. Они прямо в школе, в спортзале, устроили банкет, гирляндами украсили баскетбольные стойки, в кольца вложили букеты. Один мужик — однорукий физрук — одной левой бутылки открывал и подтаскивал… Потом — споры, песни, конкурс красоты, танцы с учительницей немецкого языка, у которой была бородавка на губе и цепкие руки, никуда его не выпускавшие, хотя он желал танцевать с учительницей рисования, молодой и стыдливой дамой. Но немязычка, пользуясь правом первой ночи, не пускала и молола всякое, вроде того, что правда ли, что сердце Моцарта похоронено в помойной яме, а тело лежит в соборе Зальцбурга?.. И неужели фон Гёте жил с фон Шиллером как с женой?.. Спать она его тоже повела к себе, и он долго отбивался от её костлявых рук, а наутро, покорно проснувшись в её постели, не знал, где он и что делать.