И это касается не только тебя одной. Меня не заботят даже мои чувства. Многие мои чувства мешали моей мечте и процветанию нашей семьи. Мне не хочется бежать десять километров в пять утра. Мне не хочется работать восемьдесят часов в неделю. Мне не хочется, чтобы на сцене меня освистывали, забрасывали дерьмом и динамитными шашками. Если я буду думать о своих чувствах, я не смогу кормить, одевать, обеспечивать и защищать свою семью. Когда я нахожу дело, которое поможет нам выживать и процветать, мне все равно, хочется мне это делать или нет. Главное, что оно принесет нам огромную выгоду, а на мои чувства мне наплевать. Когда люди слишком переживают о своих чувствах, они никогда не почувствуют то, что очень хотят почувствовать.

Примечание: дорогие читатели, которые почувствовали ужас от этих моих слов — мне все равно, что вы там чувствуете.

Ребята, я шучу. Это такая шутка.

Дело такое: я видел, как негативные эмоции отца перехватывали контроль над его могучим интеллектом и заставляли его снова и снова тиранить нашу семью. Еще я как-то раз сидел в церкви, и тут мисс Мэми преисполнилась святым духом. Ее так охватили «положительные эмоции», что она в экстазе вскочила со своей скамьи и сильно взмахнула левой рукой, едва не сломав мне нос (и даже не заметила).

Мое отношение к чувствам изменилось и углубилось, но мне до сих пор непросто, когда я или кто-то другой испытывает сильные эмоции. Чувства — это невероятно ценные инструменты для того, чтобы маневрировать в мире и самовыражаться. Они подобны огню, которым можно готовить еду, согревать и очищать. Но когда сильные эмоции выходят из-под контроля, по моему опыту, они способны спалить ваши мечты дотла.

К сожалению, тогда я не обладал ни мудростью, ни красноречием, чтобы предотвратить многочисленные пожары, которые разгорались в моей жизни.

Протест Уиллоу положил начало периоду в нашей семье, который я называю «Бунтом». Давление нагнеталось много лет. Я пытался предотвратить бедствие, но это было невозможно.

Мы сидели на кухне. Я, Джада и Уиллоу. Уиллоу ела мороженое с вареной сгущенкой. Левой рукой она теребила мою бороду, а в правой держала ложку.

Ее голосок звучал очень мило, но устами младенца…

— Мамочка?

— Да, милая?

— Мне так грустно, — сказала Уиллоу.

— Почему, малышка?

— У папы в голове есть картинка семьи. И это не мы.

Я был на вершине горы. Я превзошел все свои мечтания. Я добился каждой цели, преодолел все препятствия и еще немного.

Но все вокруг меня были несчастны.

У папы в голове есть картинка семьи. И это не мы!

Уиллоу посмотрела мне в глаза с невероятным сочувствием. Ей было искренне меня жаль. Вареная сгущенка стекала вниз по ее руке. Джада милосердно отвела взгляд, притворяясь, что увидела что-то очень важное в области холодильника.

Уиллоу все гладила меня по лицу.

— Ничего, папа. Ничего. Все будет хорошо.

Мороженое с вареной сгущенкой по сей день запрещено в моем доме.

Я начал замечать чувства повсюду. Например, на деловой встрече кто-нибудь говорил: «Ничего личного… это просто бизнес». И я вдруг понимал — о черт, нет никакого «просто бизнеса», на самом деле все — личное! Люди чувствуют ярость, возбуждение, надежду, безнадежность, разочарование, страх, стыд — и это все в рамках «деловой встречи». Все погружены в свои чувства и постоянно принимают все свои решения только на основе того, что они чувствуют. Даже мое отвращение к сильным чувствам… основано на моих чувствах по отношению к чувствам. Я чувствовал себя как Христофор Колумб, который думал, что «открыл» новое место, а там всегда были люди. Политика, религия, спорт, культура, маркетинг, еда, покупки, секс — все замешано на чувствах.

А потом истина ударила меня, как пушечное ядро: всем на все плевать кроме своих чувств. Все хотят чувствовать себя хорошо, везде, всегда. Мы выбираем слова, действия и поступки, чтобы испытать приятное чувство. Нет ничего важнее, чем чувствовать то, что нам хочется. И люди определяют, любишь ли ты их, по тому, насколько ты чтишь их чувства.

Вот в чем заключалась запутанная головоломка большинства моих отношений во взрослой жизни. Меня никогда особо не заботило то, что чувствуют другие люди прямо сейчас, потому что я больше переживал об их общем благополучии. Люди вокруг меня постоянно жаловались на то, что я не считаюсь с их чувствами. Когда эта проблема не получала решения, их обида зачастую превращалась в ощущение того, что я их не люблю.

Ради своих любимых я готов броситься в огонь. Я всегда готов положить свою жизнь ради семьи. Но нет, я не всегда обращал внимание на их чувства. Я не доверяю чувствам — они приходят, уходят и меняются, как погода. Они непредсказуемы. Если кто-то что-то чувствует, это еще не значит, что это правда. Как ни странно, если у вас что-то вызвало сильную эмоциональную реакцию, то вы, скорее всего, предвзято относитесь к ситуации.

Собственные чувства для человека весомее любых аргументов, фактов, истин, вероятностей и намерений, и он обидится, если ты проявишь неуважение к этим чувствам. Поэтому, когда мы просим человека мыслить объективно, наш собеседник обижается, что мы к нему не прислушались, хотя он распинался десять минут. Или, если мы говорим: «Посмотри правде в глаза», собеседник думает — вот ты сволочь, я же тебе выложил всю свою правду. Вот еще примеры классических неудачных фраз: «На самом деле», «В конечном итоге», «В действительности», «По сути дела», «Фактически». Скажи любую из них, и дело — труба. Люди воспринимают эти слова как полный игнор того, что они только что сказали, и полное неуважение к их чувствам.

Всем плевать на то, что ты думаешь и что ты чувствуешь. Всех заботит то, что они думают и они чувствуют.

За вопросом «Ты думаешь о моих чувствах?» следуют и другие. Если ты ответил «да», следующий безмолвный вопрос — насколько они тебе важны?

А потом — как ты мне это продемонстрируешь?

И какими своими планами ты пожертвуешь, чтобы мне удалось выполнить мои?

Ты готов поступиться своими мыслями и чувствами, чтобы позаботиться о моих?

В общем, люди хотят, чтобы вы вели себя как-то иначе, чтобы они почувствовали себя лучше. То, насколько вы готовы измениться, докажет им, насколько вы их любите.

Трею было двадцать, Джейдену — четырнадцать, Уиллоу — двенадцать. Я начал экспериментировать со своим подходом к воспитанию, чтобы переоценить мои отношения с детьми с точки зрения заботы и интереса о их чувствах.

Я был прекрасным защитником и добытчиком. Я был превосходным наставником. Но теперь я научился замечать в них скрытые и видимые детские эмоциональные травмы. Утешало лишь то, что я видел, как у меня начинает лучше получаться. В воспитании Трея я вел себя максимально невежественно. Джейдену достался «Папа Уилл 2.0» с небольшим апгрейдом. А вот с Уиллоу, хоть ей и пришлось обрить голову, я не успел наделать непоправимого.