Я кручу головой, точно пытаясь найти невидимого собеседника.

«Одно из двух – или я сошёл с ума, раз разговариваю сам с собой, или это выход».

Миха, словно почувствовав угрозу с моей стороны, вздрагивает. Смотрит на меня. Мне становится жутко стыдно от идеи, что мне пришла в голову мысль убить того, кто спас меня.

«Ведь он вытащил тебя из дерьма! – теперь орёт мой внутренний голос. – Привёл в убежище, поделился едой, а ты – тварь, предатель, сука долбаная, думаешь только о том, как спасти свою шкуру. Чем ты тогда лучше Митяя и всех остальных, а?!

– А ты подумай, – вкрадчиво нашептывает второй человек, который сидит во мне – обыкновенный трус, – твоя жизнь против его. Сколько он здесь ещё протянет? Месяц? Год? Даже если вы все здесь сдохните, Батя со временем пошлёт новую группу, и они смогут пробиться в часть и выйти из неё. То, что узнал ты, узнает и кто-то другой. Ты ближе всех подошёл к разгадке «Гудка», так поимей с этого по максимуму! Столько усилий, боли, опасностей ты пережил, разве ты не достоин награды? Действуй, парень, действуй! Второго шанса не будет! Не просри свою удачу!»

Голоса затыкаются, и я остаюсь наедине с собой, разрываемый на части сомнениями.

«Что мне даст его убийство? – думаю я. – Останусь один и буду тихо сидеть здесь, а что потом? Выбраться всё равно не могу. Зато он не воткнёт нож мне в спину!»

Когда ты начинаешь искать оправдания и договариваться с совестью – это плохой знак. Я снова смотрю на Миху. Сгорбленное существо. Урод. Дебил. Он жалок до омерзения. От одного его вида меня начинает трясти. Я подползаю к окну и грубо отпихиваю выродка от окна.

– Дай гляну! – шиплю я.

Миха кивает, прислоняется к стене. Я выглядываю на улицу. Ходоков не видать. Тишина. Только вдалеке воют псы. Скоро вечер и я понимаю, что эту ночь мне не пережить. Искоса поглядываю на Миху. Он на расстоянии вытянутой руки. Глаза закрыты. От наростов на его лице меня тошнит. Весь его вид вызывает омерзение. Я не знаю, что со мной, но выродок бесит меня.

Несмотря на слабость, я неожиданно бью его ладонью по щеке. Миха вздрагивает. Резко открывает глаза, шарахается в сторону и испуганно смотрит на меня.

– Чего вылупился? – шепотом ору я.

Миха отползает в угол. Садится на бетон и обхватывает ноги руками. Ненависть захлёстывает меня. Я ползу к нему. Хотя мне пятнадцать, и я ещё тот доходяга, я уверен, что в драке уложу Миху на раз-два.

– Скажи, как мне выбраться отсюда? Ты же знаешь способ! Как?

Выродок молчит.

– На!

Я впечатываю кулак в его скулу. Миха валится на бок. Я хватаю его за грудки и начинаю дубасить по морде.

Раз!

Другой!

Третий!

Бью без разбора, просто вымещаю накопленную злобу. Разбиваю ему нос, глаз. Выбиваю зубы. У Михи изо рта капает кровь, но он продолжает молчать, а главное – не сопротивляется, спокойно глядя мне в глаза. Это меня бесит ещё больше.

– Говори, тварь! – я стараюсь не орать, хотя мне кажется, что моё шипение слышно на улице. – Говори!

Я беру его за волосы и с силой фигачу затылком об стену. Миха молчит. Я теряю терпение. Мне было бы легче, если бы он орал или попытался дать сдачи, а так я словно бью бездушную куклу с человеческими глазами. Теряю терпение. Смыкаю пятерню на его горле, валю на перекрытие и начинаю душить.

Миха хрипит. На губах выступает окровавленная пена. И всем весом вдавливаю его в бетон. Он смотрит на меня. Смотрит не моргая, без ненависти или злобы, и от этого мне становится жутко. Мне кажется, что вместе с жизнью из него уходит вера в людей. Ведь он доверял мне. Думал, что я не такой, как те ублюдки, которые издевались над ним, а теперь он видит только звериный оскал – истинный лик нынешнего человечества. В этот момент в голове вновь появляется тот вкрадчивый голос.

«Обожди, – шепчет незримый советник, – его смерть тебе ничего не даст. Используй его как приманку! Пусть он выйдет на улицу! Эти твари разом набросятся на него, и ты сможешь их перестрелять!»

Я не знаю, сам я это придумал, сказался ли опыт, или в этом проклятом месте действительно сходишь с ума и слышишь голоса, но я разжимаю руки. Миха часто дышит. Хватает широко раскрытым ртом воздух. Пока он приходит в себя, я подползаю к окну и смотрю наружу. Никого. Ходоков не видно. Значит, наша возня не привлекла внимание. Поворачиваю голову. Миха неподвижно лежит на полу. Лишь следит за мной заплывшими от кровоподтёков глазами.

– Эй! – я маню его рукой. – Двигай сюда, разговор есть.

Выродок с покорностью собаки ползёт ко мне.

– Раз ты не говоришь, – начинаю я, – как ты выбираешься из части, поступим так, – я тычу кулаком Миху в плечо, – ты обмазываешься грязью, заодно проверим, сработает ли такой камуфляж, и идёшь наружу. Доходишь до озера, стоишь и ждёшь ходоков. Как только они показываются, я их отстреливаю. Ты жив, а я выбираюсь из этого дерьма. Все довольны. Усёк?

Миха резко меняется в лице. Он мотает головой, что-то мычит, хватает меня за руку, всем видом показывая, что ни за что не выйдет из нашего убежища.

– Если ты не выполнишь приказ, – злюсь я, – то поверь, я выбью из тебя всё дурь. – Я достаю нож. Лезвие тускло блестит в лучах чахлого солнца. – Для начала я вырежу тебе один глаз или отрежу палец, – я про себя отмечаю, как быстро после допроса мародёра в Сертякино я научился пытать. – Буду резать медленно, чтобы ты прочувствовал, – я смотрю за реакцией Михи. Он жалостливо смотрит на меня, точно не веря тому, что услышал, на его глазах наворачиваются слёзы. Миха открывает рот и тянет:

– Неее… а… до.

– Надо, надо, – киваю я, – ты, тварь, не хочешь мне помочь. Ты сам вынудил меня на это!

Показав кнут, я решаю продемонстрировать и пряник.

– Я хорошо стреляю, я снайпер, вижу в темноте. Когда-то надо мной тоже издевались, а теперь я изменился. Я убью всех ходоков, тебе ничего не угрожает, – отчаянно вру я, – у нас всё получится, и я тебя заберу с собой в наше убежище. Там есть еда, тебе там будет хорошо. Безопасно.

Ловлю себя на мысли, что эта игра мне нравится. Не знаю, кто это сказал, но фраза запала мне в душу: «Когда наступает голод, забываешь о принципах», – а я бы ещё добавил, и когда спасаешь свою шкуру…

Я забыл о своих принципах. Чертовски хочется жить и не важно, что нужно для этого сделать. Даже если надо предать, пусть и урода, которого знаешь всего пару дней. Страх питает меня, руководит мной, даёт силы и энергию и одновременно превращает в мертвеца. Не телесно, но духом…

– Ну, – я гляжу на Миху, – договорились? – Я протягиваю ему руку. Выродок, помедлив, неуверенно её жмёт. – Тогда ускоряемся, – хочется быстрее покончить с этим делом, – обмазываешься глиной, выходишь, идёшь, ждёшь ходоков, не вздумай бежать или обмануть меня, – предупреждаю я, – завалю, это твой единственный шанс на спасение! Усёк? – Миха, сопя носом, кивает. – Держи, – я протягиваю ему нож, – на всякий случай. Сможешь порезать ту тварь, которая к тебе сунется, – выродок забирает нож и мямлит нечто вроде «Пааа…си… ба…». – А теперь пошёл! – я отвешиваю Михе подзатыльник.