том, что Шагал нарушил важную иудейскую традицию – годовое воздержание после смерти жены, предписанное обычаем. Интересно, что и Марк, и Белла жили, в общем, по светским правилам и дочь свою воспитали совершенно не так, как было принято в Витебске, но в отдельных случаях Шагал становился даже большим евреем, чем какой-нибудь ребе из книги «Горящие огни». Он много раз уговаривал Вирджинию принять иудаизм, но она отказывалась или отмалчивалась, да и с разводом, кстати, не спешила. Вирджиничка была мало того, что гойка, так ещё и происходила из семьи атеистов. Отец её не видел греха в том, чтобы ходить в церковь, но воспринимал это только как обязанность, принятую в его кругу. «Как это странно – относиться к религии как к культурной традиции! – удивлялся Шагал, слушая Вирджиничку. – <…> Для моих родителей религия была стержнем, вокруг которого вращалась вся жизнь».

Несчастливая «семёрка»

Сына, родившегося 22 июня 1946 года, назвали Давидом (Дэвидом) – в честь безвременно ушедшего из жизни брата Шагала. А вот фамилию мальчик получил другую – МакНил. Вирджиния всё ещё была в браке с Джоном МакНилом и по действующим законам США не имела права дать рождённому в этом браке ребёнку фамилию своего любовника. Давид МакНил – единственный сын Марка Шагала – станет известным музыкантом, писателем и композитором, чьи песни не посчитает зазорным исполнять сам Ив Монтан. Сегодня Давид – вице-президент Фонда Марка Шагала и числится там на равных правах с детьми Иды.

Но вернёмся в то время, когда Давид лишь только должен был появиться на свет. Вирджиния очень переживала, как эту новость воспримет Ида, но дочь Шагала отнеслась к известию вполне философски. Может, и не сильно обрадовалась, но и драматизировать не стала. Сама Ида на тот момент уже рассталась с первым мужем и готовилась к возвращению во Францию. Она не первый месяц уговаривала отца уехать в Париж, но тот не спешил покидать Америку. «Франция сильно изменилась. Я её не узнаю, – писал он Вирджиничке из Парижа, куда неугомонная Ида всё-таки вытащила его. – Понимаю, что должен жить во Франции, но не хочу отрезать себя от Америки. Франция – картина завершённая, Америку ещё предстоит написать. Может, поэтому там мне свободнее. Но работать в Америке – всё равно что кричать в лесу. Никакого эха…» И тем не менее именно в Америке Пьер Матисс устраивал ежегодную выставку новых работ Шагала в галерее на 57-й улице, там его ценили и знали, там жила Вирджиничка, там была похоронена Белла – а чего ждать от Парижа, кто знает?..

Пока Шагал заново присматривался к Парижу, Вирджиния готовилась к родам в Америке, но не в Нью-Йорке, а в доме, специально купленном Марком в Кэтскиллских горах. Этот чудесный дом в городке Хай-Фоллз Вирджиния нашла по просьбе Шагала, мечтавшего жить «в каком-нибудь захолустье и писать картины, которые, может быть, поразят мир». Конечно же, в Хай-Фоллз нашлось место для мастерской, и вообще, это был настоящий Эдем для художника. Ещё до отъезда Марк начал там работу над иллюстрациями к «Тысяче и одной ночи»: Вирджиния читала ему вслух сказки, а он делал быстрые наброски для будущей серии ярких гуашей.

Надо сказать, что саму Вирджинию Шагал изображал довольно редко – главной героиней его полотен по-прежнему оставалась Белла. Впрочем, на картине «Душа города» (1945, Помпиду) появляются и та, и другая. Не надо быть психоаналитиком, чтобы истолковать сюжет этого произведения – Марка разрывала пополам страсть к Вирджинии и чувство вины перед Беллой. Белла здесь – призрачная невеста, улетающая прочь, пока земная женщина крепко стоит на ногах, баюкая на руках петуха. И пусть Шагал-художник остался верен Белле, но Шагал-мужчина искренне полюбил Вирджиничку, говоря, впрочем, так: «Это Белла прислала тебя ко мне. Рембрандта после смерти Саскии утешала Хендрикье Стоффельс, а у меня есть ты».

Не всякая женщина смирилась бы с вечным присутствием предшественницы в доме, не всякая решилась бы рожать незаконного ребёнка, да ещё и в отсутствие будущего отца. Но Вирджиния была как раз та, что смирилась и решилась. Её единственным недостатком был даже не в том, что она не еврейка и никогда не видела Витебска, просто она не была Беллой… В мемуарах Вирджиничка искренне восхищается картиной Шагала, написанной в Хай-Фоллз в 1948 году, когда Давиду исполнилось два года, – «Чёрная перчатка» (частная коллекция, Париж) представляет собой двойной портрет Марка и Беллы, где у них одно тело и одна душа.

Тревожно встретивший весть о беременности Вирджинии Шагал, как утверждает она сама, специально уехал в Париж перед самыми родами. Её объяснение звучит кротко: Марк боялся всего, связанного с появлением человека на свет, и предпочитал находиться подальше. Сына он увидел лишь спустя два месяца. Пока Вирджиния нянчилась с малышом, Марк за океаном делал наброски к «Парижской серии», а по возвращении в Хай-Фоллз с упоением рисовал цветы из своего сада: букеты для него собирала Вирджиния. В это время были созданы такие работы, как «Автопортрет с напольными часами. Перед распятием» (1947, частная коллекция, Париж), «Букет с лилиями и летящие любовники» (1947, Тейт).

Весной 1948 года в Хай-Фоллз приехал бельгийский фотограф Шарль Лейренс, ровесник Шагала. Красивый, энергичный Лейренс сделал серию портретов Марка и его семьи и совершенно очаровал всех, включая Вирджинию. А в августе того же года Шагал со своей невенчанной женой, незаконным сыном и падчерицей, которую забрали из интерната, наконец-то отплыл во Францию на корабле «Де Грасс». Ида давно уже обосновалась в Париже, переживала новый роман и с радостью приняла у себя не только отца, но и подружку-мачеху и её детей. Джин, впрочем, вскоре отправили в Англию к родителям Вирджинии (взрослой Джин придётся потратить много душевных сил, чтобы простить матери ту лёгкость, с которой она от неё избавлялась, пусть и временно, пусть и по уважительным причинам…)

Во Франции дела Шагала шли лучше чем просто хорошо. Поначалу семейство проживало в городке Орживаль близ Парижа, но потом их потянуло на юг, где теплее. Они стали жить в Сен-Жан-Кап-Ферра, у нового агента Марка – Териада, а потом выбрали для себя прелестный провансальский городок Сен-Поль-де-Ванс – и поселились в усадьбе Холмы.

Давид рос в самой подходящей для малыша атмосфере, среди прекрасных пейзажей, в полной семье. Отец часто гулял с ним, учил его рисовать, мечтая, что мальчик однажды станет архитектором. Вирджиния всегда была рядом, наблюдая за тем, как работает Марк, – «иногда он брал кусочек бумаги или ткани и прикладывал