– Я не знаю год и день ее рождения. Возраст в документах не ее, а сколько Рене на самом деле… Выглядит на пятнадцать. Я вытащил ее из неприятности семь лет назад. Тогда выглядела на восемь-девять, была очень худенькая, слабенькая. Но я полагал, что в эту неприятность ее втравила Вдова своим приказом. Потому что видел магов тайной службы, прилетал их дирижабль. Моторный, с эмблемой столичного дворцового депо и закрытыми тканью номером и названием. Но если напрячь память и рассудить, исходя из тоннажа и формы… полагаю, это был «Орел».

– Ты ценный свидетель, – похвалил Евсей Оттович. – И выводы напрашивались, тоже верно. Сам теперь понять не могу, кто и что вытворяет тайком от всех нас. Если не Вдова детей губит, то кто? И зачем? Кстати, вопросы я тебе задаю уже как консультанту по магии удачи. С ответами не спеши, завтра все толком обсудим. И пожалуй, я приеду сюда, у нас в ведомстве пока своих магов нет, защита от прослушки стоит штатная, слабенькая. Документы я уже привез. Подумал, что раз фон Гессы умудрились двенадцать лет скрывать украденное из дворца, то и иную тайну сберегут.

Евсей Оттович достал из внутреннего кармана костюма узкий длинный конверт, протянул Карлу, но придержал, заинтересованно хмуря лоб:

– Кстати, что ты искал во дворце?

– Надеешься, что в нынешнем деле оно может иметь пользу… Вряд ли, это старые записи. К тому же я сам не успел их просмотреть. Вызвал Фредди-старшего, он вцепился в тетрадь с удивительным энтузиазмом и сгинул. Чтобы разобраться, придется звать Рони.

– Тогда отложим на завтра, – решил начальник тайной полиции. – Поздно уже, да и неловко так долго отсутствовать на празднике. Твоей жены даже Большой Мих побаивается.

На том разговор и закончился. В кабинете Карла уже чинно пили чай и явно полагали, что праздник удался и подошел к концу. Корней сидел в глубоком кресле и ворошил газеты. Вздыхал, запивал вызывающие икоту заголовки сладким – и морщился как от кислого: «Машинист Суровкин дает воровству полный реверс», «Правда сильнее пули», «Кровавый след для Отто Мессера», «Золотая пуля: пять билетов в первый класс – за одну рану».

И, наконец, самый страшный заголовок, приведший деда в ступор: «Суровый вдовец»… Над этим журналистским шедевром Корней замер надолго.

– Тятя, – всплеснула руками Лена, меняя чашку с остывшим чаем на новую, полную до краев. – Ну что вы переживаете!

– Кабы не доброта Платона Потаповича, дай Бог ему и впредь трудиться на наше благо столь ревностно, – с дрожью в голосе отметил Корней, – я бы один стоял на вокзале, перед этой их подлой сворой. Да лучше опять под выстрел! Сегодня вот спасен я, но завтра они на меня набросятся. Что говорить? Ох беда… А Люсе каково? Испозорят.

– Люсе? – хмыкнула рыжая дочь машиниста. – Понятно, прижилась тихоня. Ладно, чего уж там. Я могу с ними поговорить. Ради семьи я готова на все, вот увидишь: они сами сбегут, или я не Ленка!

Карл хохотнул, быстро выпил чай и огляделся. Мари давно ушла на кухню. Потапыч и Фредерика обсуждали нечто занятное в полумраке главного зала мастерской, устроившись за кузовом «хорьга». Рони, судя по всему, уже ускользнул с праздника, Береника и Саня тоже, само собой, отдыхали.

– Ушкова уехала полчаса назад, – пояснила Лена, поглаживая сумочку, оставленную ей для изучения Береникой.

Евсей Оттович церемонно откланялся, поцеловав руку баронессе Елене Корнеевне, и испросил дозволения опять быть в гости, к обеду – прямо завтра. Получил ответное заверение в наличии неиссякаемого запаса борща. Когда его автомобиль прорычал по аллее и исчез в ночи, следом нехотя засобирался Потапыч. Фредди убежала его провожать. Карл подсел к ректору Юнцу:

– Марк, что происходит в столице?

– Не знаю, – с долей раздражения отметил ректор. – Никто не знает. Может, дело оборачивается к лучшему, но верить в это сложно. Полностью и срочно расформирован второй колледж магов, готовивший недоучек, работающих с темной удачей. В архивах тайной магической полиции роются люди, которых никто в столице прежде и не видел! Мне разрешено отправлять студентов на стажировку в Арью, в университет Дорфурта. Ответные визиты считаются теперь допустимыми. Платон Потапович через два дня будет во дворце, он добился права сделать доклад по поводу развития новой сети дорог, автомобильных. Мне приказано выработать соображения по частичному, а вернее, по поэтапному снятию барьеров между уездами.

– Вдова-то жива? – не поверил себе Карл. – Не может один и тот же человек так резко…

– Мы еще двенадцать лет назад с тобой гадали, до какой степени она человек, – усмехнулся Юнц. – Есть причины снова приступить к обсуждению темы. Карл, что было в тех бумагах, которые ты…

– Евсей уже спрашивал. Понятия не имею! А старший Фредди что, не сказал?

– Фредди год из года делает вид, что оглох и не слышит неудобных вопросов, – сердито отмахнулся ректор. – Завтра к обеду буду у вас. Надо как следует тряхнуть Рони, уж прости за прямое и грубое предложение. Он не может не знать. И он, в отличие от Фредди-старшего, не привидение, способное в любой момент улизнуть сквозь стену!

Утро пришло белое и позднее. Праздник сказался – рассвет проспали решительно все обитатели особняка фон Гессов. И ничуть не расстроились по этому поводу. Установилась погода, которую особенно приятно наблюдать из-за стекла теплого дома, из-под одеяла, снова и снова откладывая все намеченные на день дела.

Низовая колючая поземка гнала рой мельчайших кусачих снежинок в атаку на всякого, кто рискнул высунуть нос на улицу. Мари, которой Саня временно уступил комнату, перебравшись к Рони, смотрела в круглое окно с настоящим ужасом. Она никогда не понимала, как можно жить в стране, целиком занесенной снегом. Но прежде, в посольстве, было проще. Она в Ликре не жила, просто временно работала, копила сбережения. Мечтала о юге, приморском городке, апартаментах на втором этаже, обязательно с маленьким балконом, увитым виноградом… Со сменой пути и судьбы мысли о юге стали недостижимо далекими, сгинули, унесенные поземкой. Их порвали в клочья волки, чьи голоса чудились в вое ночной непогоды. Осталась лишь горечь своей чуждости, тяжелая, мучительная и бескрайняя, как эта дикая страна за окном.

– Пить надо меньше, – сочувственно бросила вместо утреннего приветствия Лена, вбегая в комнату. – А говорила, франконские женщины и водка несовместимы. Маришка, ты с этим завязывай! Плохое дело – пить без меры.

– Я не много даже очень пила, – пробормотала Мари, с ужасом понимая, что губы не желают ее слушаться. Мысли путаются, не позволяя нормально выстроить фразу.

Ленка рассмеялась, села на край кровати, бережно подсунула ладонь под затылок Мари, приподняла гудящую, свинцовую голову и влила в рот незнакомый напиток, соленый и неприятный. Или приятный?

Ветер за окном больше не царапает душу, проскребая жестким снегом стекло. И свет белизны дня по-своему приятен, особенно когда рядом Лена, сияющая рыжими волосами так, словно на них взблескивает надежно скрытое метелью солнце.