Зобатый лишь пожал плечами.

– В доброй драке всегда найдутся хорошие люди на каждой стороне.

Он все больше и больше нравился Бетоду. Его присутствие успокаивало. Прямой угол в эти кривые времена. Если и существовала противоположность Девяти Смертям, то сейчас она стояла рядом.

– Не вижу, чтобы здесь было много хороших людей, – огрызнулся Гремучая Шея.

Бетод недавно сказал жене, что на Севере любят злобных, спесивых, вспыльчивых людей, а в предводители толпа избирает самых ребячливых из них, и сейчас наилучший образчик такого вождя, или, может быть, худший, бросался оскорблениями, и ноздри у него раздувались сильнее, чем у его взмыленной лошади.

Бетод мысленно улыбнулся этой мысли, но продолжал говорить тоном, до краев переполненным глубокого уважения.

– Гремучая Шея, ты почтил мой форт своим присутствием.

– Твой форт? – вскинулся пришелец. – Прошлой зимой он принадлежал Халлуму Бурому Посоху!

– Да. Но Халлум повел себя безрассудно и, в конце концов, уступил его мне, лишившись при этом жизни. Тем не менее я рад, что ты пришел сюда.

– Только за моим сыном. Где мой сын?

– Он здесь.

Старик пожевал губами.

– Я слышал, он дрался против Девяти Смертей.

– И потерпел поражение. – Бетод заметил, что по изрезанному морщинами лицу Гремучей Шеи пробежала тень испуга. – Безрассудство юности – надеяться на победу там, где в грязь ушла сотня мужей получше его. – Он немного помолчал для вящего впечатления. – Но Девятипалый лишь стукнул его по голове, а ведь у всей твоей родни это самое крепкое слабое место, так? Он, можно сказать, целехонек. Мы же не такие кровожадные подонки, какими ты нас считаешь. – Во всяком случае, не все. – Он в безопасности. С ним хорошо обращаются. Гость, да и только. Он сейчас внизу, в моем подвале. – И поскольку не годилось так уж явно демонстрировать свое добродушие, Бетод добавил: – В цепях.

– Я хочу получить его обратно, – сказал Гремучая Шея. Голос его звучал резко, но щека дергалась.

– И я на твоем месте хотел бы. У меня самого есть сыновья. Так что слезай с коня и обсудим все это.

Они пожирали друг друга глазами поверх стола. По одну сторону Гремучая Шея и его названные, сидевшие с таким видом, будто намерены не говорить о мире, а начать бой. По другую – Бетод и рядом с ним Бледноснег и Кернден Зобатый.

– Выпьете вина? – спросил Бетод, указав на кувшин.

– Нас…ть на твое вино! – заорал Гремучая Шея и оттолкнул кубок, который пролетел по столу и разбился о стену. – Нас…ть на твои карты, нас…ть на твои разговоры! Мне нужен мой сын!

Бетод тяжело вздохнул. Интересно, сколько времени он потратил на вздохи?

– Ты его получишь.

Как он и надеялся, эти слова застали Гремучую Шею и его людей врасплох. Они, моргая и гримасничая, переглядывались, что-то ворчали, бросали на него мрачные взгляды, пытались понять, в чем же тут подвох.

Гремучая Шея только и смог что выдавить:

– Э-э?..

– Зачем он мне нужен? Забирай его с моими наилучшими пожеланиями.

– И чего ты потребуешь взамен?

– Ничего. – Бетод подался вперед, не отрывая взгляда от обросшего седеющей бородой лица Гремучей Шеи. – Гремучая Шея, я хочу мира. Хочу и всегда хотел. – Он отлично знал, что это неправда – как-никак он учинил больше сражений, чем любой другой из ныне живущих, – но, как частенько говорила его мать, полезная ложь лучше вредной правды.

– Мира? – прорычал Черноногий, самый непримиримый из названных Гремучей Шеи. – Хочешь сказать, что принес мир в те пять деревень, которые сжег в долине?

Бетод спокойно и твердо встретил его пылающий взгляд. Он был скалой.

– Мы воевали, а на войне люди частенько делают нечто такое, о чем потом сожалеют. Люди с обеих сторон. Я не хочу больше сожалеть о таком. Так что, Черноногий, веришь ты этому или не веришь, но я хочу мира. И ничего больше.

– Мир… – буркнул себе под нос Гремучая Шея. Бетод смотрел на его изрезанное шрамами лицо и уловил-таки момент. Мечтательную тень в глазах. Смягчившуюся линию губ. Эти признаки были знакомы ему по собственному лицу, и он знал, что Гремучая Шея тоже хочет мира. Да и кто из разумных людей не захотел бы его после кровопролития последних лет?

Бетод стиснул свои ладони на столе.

– Мир, и трэли возвращаются на свои фермы, карлы – в свои поместья. Мир – и их женам и детям не придется больше самим убирать урожай. Мир, и мы сможем построить что-нибудь, – и Бетод грохнул по столу. – С меня больше чем достаточно потерь. А ты что скажешь?

– Я никогда не хотел этого, – рявкнул Гремучая Шея.

– Хочешь верь, хочешь нет, но я тоже. Так что давай положим конец войне. Здесь. Сейчас. У нас есть власть для этого.

– Ты его слушаешь? – тонким от недоверия голосом обратился Черноногий к своему вождю. – Совет старейшин ни за что не согласится на мир, и я не согласен!

– Заткнись! – рыкнул на него Гремучая Шея и, смерив его взглядом в наступившем угрюмом молчании, вновь повернулся к Бетоду и принялся задумчиво расчесывать пальцами бороду. Большинство из пришедших с ним тоже смягчились. Обдумывали услышанное. – Черноногий-то правду говорит, – сказал Гремучая Шея. – Совет старейшин с этим не согласится, и не следует забывать о Черном Доу, да и у многих других моих соратников имеются серьезные счеты. Они могут не захотеть мира.

– Но большинство захочет. Что касается остальных, то убедить их – твое дело.

– Они не пожелают отказаться от ненависти к тебе, – сказал Черноногий.

Бетод пожал плечами.

– Не захотят – пусть ненавидят. Только мирно. – Он вновь подался вперед и добавил металла в голос. – А если они решат воевать со мною, я сокрушу их. Как сокрушил Тридуба, Бейра и всех прочих.

– А как насчет Девяти Смертей? – спросил Гремучая Шея. – Этого зверя ты тоже превратишь в фермера, да?

Бетод решительно выкинул из головы все сомнения, какие имелись у него на сей счет.

– Возможно. Мой человек. И мое дело.

– Он будет делать лишь то, что ты прикажешь, да? – язвительно поинтересовался Черноногий.

– Это все куда значительнее, чем судьба одного человека, – сказал Бетод, глядя в глаза Гремучей Шее. – Значительнее тебя, или меня, или твоего сына, или Девяти Смертей. Это нечто такое, что мы обязаны сделать ради своих людей. Поговори с другими кланами. Отзови своих псов. Скажи им, что земли, которые я захватил в боях, принадлежат мне и моим сыновьям, и их сыновьям. А то, что осталось у тебя, – твое. Твое и твоих сыновей. Мне это не нужно. – Он поднялся и протянул руку перед собой, держа ее не ладонью вверх, не ладонью вниз, а строго вниз ребром. Верная рука. Рука, не отбирающая свобод и не дающая предпочтений. Рука, достойная доверия. – Гремучая Шея, вот тебе моя рука. Давай покончим с этим.