Большевики рассчитывали на быстрый успех, учитывая настроения населения. Оно приветствовало Красную армию как освободительницу от белых. Красные, как и Махно, выступали за советскую власть. Продразвёрстка была почти неизвестна на Украине (введена здесь лишь в апреле 1919 г., всего за два месяца до падения власти большевиков), поэтому господство деникинцев представлялось много более тягостным, чем предстоящая большевистская власть. «Настроение в уезде определённо в пользу советской власти. Наряду с этим есть и махновское течение. Присылка красных политработников может разбить их и достигнуть желаемых результатов. Крестьяне требуют компенсации взамен вывозимого хлеба, в первую очередь кузнечного угля для починки сельскохозяйственных орудий»[654], — гласит разведсводка за 25 января.

Но компенсация не приходила. Большевистская власть привычно забирала хлеб в центр, а на протесты отвечала репрессиями. В районе укреплялись чрезвычайные комиссии, милицейская система и даже отменённые уже в России комбеды (комнезамы). В первой половине февраля сквозь мажорный тон начинают пробиваться и критические нотки: «Заметно недовольство продовольственной политикой, указывалось на низкую цену на хлеб, на низкие нормы, оставляемые для хозяйства…»[655]

Казалось, что после победы над основными армиями белых большевики могут отказаться от крайностей политики «военного коммунизма», перейти к более демократическому курсу, отменить продовольственную развёрстку, прекратить террор ЧК, восстановить полновластие советов. Но этого не было сделано. Даже солдаты не могли вернуться домой — из них были сформированы трудовые армии. В этих армиях сохранялась военная дисциплина, но они должны были не воевать, а работать.

Режим «военного коммунизма» сохранился — он не был временной вынужденной мерой. Коммунисты воспринимали разрушение рыночных отношений в ходе войны как прямую дорогу к послекапиталистическому обществу — коммунизму. Им не приходило в голову, что от недоразвитого капитализма можно двигаться не только вперёд, но и назад. Общество-армия, кормящееся от дани с крестьян — картина, более соответствующая древности, чем современности. Но история не выносит как резких прорывов в будущее, так и резких откатов в прошлое. В стране продолжали жить люди, привыкшие к тому уровню развития цивилизации, до которого дошла Россия в начале века. Возникшее в ходе Гражданской войны общество, напоминавшее его энтузиастам коммунизм, а критикам — одичание, вызывало отторжение большинства населения. Крестьяне, не в пример древней азиатской покорности, саботировали действия новой власти, соглашаясь «подмогнуть» красным, только попробовав белых шомполов. «Буржуазная интеллигенция» нашла себе место в «пролетарских» учреждениях, в большинстве своём не сочувствуя коммунистическим идеям. Торговцы, озираясь, нарушали всевозможные государственные монополии, торговали на Сенной и Сухаревской площадях столиц, не говоря уж о других городах. И даже низовка грозной «чеки» крышевала эту торговлю за толику малую. Всё при «военном коммунизме» было основано на полутонах и размытых границах между «можно и нельзя», которые передвигались в зависимости от очередного поворота дискуссий в руководстве РКП(б).

Сохранение «военного коммунизма» без острой военной необходимости вызывало широкое недовольство крестьян. То и дело вспыхивали крестьянские восстания. В январе-феврале 1920 г. «вилочное» восстание охватило пространства Казанской, Уфимской и Самарской губерний. Началось оно с издевательств продотряда над крестьянами в селе Новая Елань, но быстро вовлекло сотни тысяч крестьян. Те ждали только сигнала. Пришлось стягивать силы 10 тысяч красноармейцев. Несколько сот человек погибло с каждой из сторон.

Снова стало расти влияние партий эсеров и меньшевиков, которые после отказа от вооружённой борьбы с большевиками смогли действовать полулегально. Их активистов всё равно арестовывали, но прекратить агитацию социалистов за демократию не удавалось.

Усиливалось недовольство коммунистами среди рабочих — весной выросло представительство меньшевиков в советах, на рабочей конференции в Киеве в феврале 1920 г. прошла меньшевистская резолюция.

Тогда большевики решили ударить по многопартийности на Украине. Весной 1920 г. развернулись репрессии против эсеров, левых эсеров и меньшевиков. 20–23 марта над последними был проведён судебный процесс. Меньшевиков осудили за сотрудничество с деникинцами (ведь при белых они продолжали работать в профсоюзах). Украинские эсеры, несмотря на преследования, продолжали действовать легально до 1921 г.

В марте 1920 г. в КП(б)У в полном составе вступили члены прежде оппозиционной Коммунистической партии Украины (образовавшейся в августе 1919 г. в результате слияния боротьбистов и незалежных социал-демократов). Это была существенная прибавка — на 15 тысяч украинских большевиков приходилось 4 тысячи национал-коммунистов.

Им было, чем заняться. Казалось — гражданская война вот-вот кончится, на повестку выходят задачи мирного строительства — перехода от «военного коммунизма» к коммунизму. Началось восстановление предприятий Донбасса, разорённых войной, восстановление железнодорожной сети. На Украине была создана трудовая армия в 30 тысяч человек.

Эта милитаризация труда остро критиковалась даже частью делегатов IV конференции КП(б)У в марте 1920 г. Впрочем, в ноябре 1920 г. V конференцию КП(б)У качнуло в другую сторону, и она выступила за коллективизацию сельского хозяйства. Коммунизм маячил за горизонтом, но единства мнений о путях к нему не было даже в компартии.

«Мирная передышка» длилась недолго. Советская Россия продолжала оставаться в состоянии войны с соседями и не скрывала намерений перенести мировой пожар на их территорию. Лидеры коммунистической партии не переставали повторять, что вот-вот может начаться новый подъём мировой революции, что крушение капиталистического мирового порядка уже началось, и советской республике предстоит стать плацдармом для новых революционных походов в Европу и Азию. Многие участники гражданской войны воспринимали такую перспективу с воодушевлением. Даже восставшие против коммунистов сибирские партизаны вели переговоры о возвращении в армию, чтобы воевать против беляков и японцев. Махновцы в конце 1920 г. будут обсуждать возможность уйти к Кемалю в Турцию, чтобы бить империалистов. За долгие годы войны миллионы людей отвыкли от мирного труда и умели только воевать.

Не дремали и противники советской революции. Несмотря на настойчивые предложения мира со стороны Советской России, Польша завершала подготовку к наступлению на Киев. Союзником поляков в этом походе стали петлюровские части. В связи с подписанием украино-польского договора Петлюра заявлял 19 апреля 1920 г.: «теперь украинская армия будет сражаться не одна, а вместе с армией дружественной нам Польской республики против красных империалистов, угрожающих также и свободной жизни польского народа, а после окончания борьбы с большевиками польские войска будут немедленно отведены в рубежи своей Республики»[656]. Пилсудский также обещал, что когда «на рубежах встанут отряды украинского народа, способные защитить эту страну от новой агрессии, — польский солдат вернётся домой»[657]. Весь предыдущий опыт украино-польских отношений ставил эти обещания под сомнение (во всяком случае, пока существовало сильное Российское государство, можно было сомневаться в способности украинцев самостоятельно противостоять ему). Тем более, что Пилсудский в 1920–1921 гг. «ещё не отказывался от объединения в рамках федерации Польши, Украины и Белоруссии, а в случае благоприятных условий — Литвы»[658]. Но Петлюра сделал свой выбор и 21 апреля подписал договор, признававший польскую границу 1772 года. Таким образом, Украина была разделена, и западная её часть отходила к Польше с согласия лидера УHP. В 1921 г. он писал: «Когда я в апреле 1920 г. заключал соглашение с поляками, моей целью было начать значимым политическим актом упорную борьбу со склонностями и тенденциями в нашем обществе к политическим соглашениям и договорам с Москвой, которую я считаю историческим и вечным врагом нашим»[659]. Впрочем, цена этим историческим рассуждениям была невелика — ведь и к полякам у украинцев было много исторических претензий. Но в отношении поляков Петлюра был куда как более гибок. Мол, поляки — неважные колонизаторы, и их попытка сделать своими Волынь и Полесье «не будет иметь никаких последствий»[660].