- Это монтаж, - кивнула она. – Но… все эти вещи я говорила на самом деле.

И смотрела так, будто собиралась отправиться в безнадёжный бой.

- То есть? – не понял он. – Что значит – на самом деле?

- Это значит, что отец и вправду спрашивал меня, что я думаю о «Волшебном доме».

- И ты говорила, что думаешь? – сощурился он.

- Да, я обычно говорю, - сказала она. – И… он хотел, чтобы я рассказывала ему о том, какова твоя компания изнутри.

- Значит, это правда? – он не мог поверить. – И твой брат был прав, когда говорил, что ты в первую голову работаешь на «Четыре стихии», а потом уже на тех, с кем у тебя контракт?

- Так и было, да, - она выглядела потерянной. – До нынешнего раза. Пока я не пришла сюда и не узнала тебя, - подняла голову, смотрела прямо.

- Все так говорят, ага, - вздохнул Рыжий.

Впрочем, спроси его, что бы он хотел от неё услышать, он бы не ответил. Потому что… не ожидал. От неё – не ожидал.

- Ты не веришь?

- Я не знаю, Катрин, верить тебе или нет. С одной стороны, ты не обманывала меня ни в чём. С другой стороны – вот об этом я почему-то узнал только сегодня, и вовсе не от тебя. Ты могла сказать, что твой отец интересуется моими делами. Я был бы готов.

- Я говорила, в начале. Но тогда… он не спрашивал, не о чем было. А когда спросил… я не сказала ему того, что он хотел. Но если ты всё равно не веришь… Я поняла, - она окончательно помрачнела и поникла. – Я уволюсь. Хоть прямо сейчас.

Развернулась и вышла.

А он остался в первую очередь в недоумении – что это было? Кто сделал эту хрень – и с ним, и с ней, и вообще? А с другой стороны – если бы она сказала, что нет, не говорила, он бы поверил или не поверил?

Он хотел было удалить письмо с файлом, но потом понял – нет, этого делать нельзя. Нужно отдать его спецам по компьютерам и безопасности, и даже не здешним, а у дядюшки Шарля есть подходящие. Блин горелый, привлекать военную разведку к решению личных дел – ну, Рыжий, ты ещё до такого не доходил.

Нет, мать их за ногу, не личные это дела, это семейное дело. Дядюшка Шарль – такой же Треньяк, как дядюшка Готье. И пусть помогает, если семья того и гляди ухнет в такую глубокую задницу, что потом не факт, что и выберется. Во всяком случае, самостоятельно. Поэтому – вперед, Вьевилль, всё ты правильно делаешь.

Рыжий связался по магической связи с дядюшкой Шарлем, обрисовал проблему и попросил помощи. Тот велел переслать ему письмо, а дальше он уже определит его, куда следует. И сообщит о результатах.

Теперь можно было идти ловить Катрин. Но в отделе её не было – сказали, схватила сумку и унеслась быстрее ветра, и лица на ней не было.

Глава тридцать шестая, в которой герои пытаются поговорить

В общем, Катрин поняла, откуда взялась эта клятая запись, которую прислали Вьевиллю. Основная часть – с камеры в отцовском кабинете, именно там они разговаривали в тот раз, когда она приехала на обед, будучи с Вьевиллем в ссоре, и отец спросил про впечатления от компании Треньяка. Другое дело, что в запись намешали ещё разных других фрагментов, с, так сказать, прошлых разов, и они уже не имели отношения к нужному месту, времени и именно этой компании – работала-то она много где, и в комментариях не стеснялась, что говорила – то и думала, опять же, чего не сделаешь, чтобы отец похвалил. Это сейчас она понимала, что смысл всех действий с её стороны был в первую очередь именно в этом – доказать отцу. Вот только что?

Что она квалифицированный специалист? Так он сам это знает, иначе бы не предлагал ей такую работу. Что она не хуже Франсуа? Нет, не хуже, она другая, и сильные стороны у неё другие. Только вот задумалась обо всём этом она почему-то только сейчас. Когда в её жизни появился человек, который сбил ей обычный прицел. А она, выходит, поступила по отношению к этому человеку, как подлая предательница.

Нет, формально она ничего против него не предпринимала. И ничего конкретного отцу не говорила. Другое дело, что запись составлена так, что не поверишь и не проверишь. Это она знает, потому что была участницей каждого разговора, из которых надёргали цитат и перемешали хитрым образом. А человеку, который при этих разговорах не присутствовал, откуда знать? И как сказать-то, что не вредила, теперь что ни говори – не поверит?

И вот это было самое ужасное, что не поверит. Он-то к ней со всей душой, и не только ней, а к её младшим тоже. И она могла сказать, что отец пристально интересуется состоянием дел в компании. Почему не сказала-то?

Да потому, что сама уже о том разговоре с отцом забыла. Ну, поговорили и поговорили. С Вьевиллем они тогда были в ссоре, потом случилась травма Анриетты, они помирились, всё стало хорошо… и она забыла, совсем забыла. И вообще, если совсем по-честному, привыкла, что ни с кем не обсуждает себя. Свою работу. Свои мысли про ту работу, и не только. Свои чувства. Потому что никого это не касается.

А тут вдруг… касается. Касалось. И спасибо неизвестной скотине, пути назад нет.

Было больно, невероятно больно. И больнее всего от того, что она сама виновата… в чём? В том, что такая, какая она есть. В том, что не считает важным то, что на самом деле как раз важно. В том, что не доверяет… не доверяла. Да умеет ли она вообще доверять? Доверяла ли она вообще кому-нибудь в своей жизни? Только если маме в детстве, а потом уже и некому было. А когда без доверия – то вот так потом и выходит, оказывается.

Катрин в тяжких раздумьях добралась на такси до дома Вьевилля, от которого у неё были ключи, там ураганом пронеслась по комнате, изрядно напугав Серого, сгребла свои вещи в две сумки, поцеловала кота в нос и вызвала следующее такси. Ключи оставила у консьержа.

Она направилась к Анриетте, но зайдя в