контроль над нашими учениками. Они говорят, что эта ерунда с Заком и Лав отвлекает их детей от учебы. Нас жестко критикуют, мисс Харпер.

Я по-прежнему молчу.

– Людям нужны имена. Они хотят, чтобы ответственный за это понес наказание.

– И вы думаете, что я несу ответственность? – спрашиваю я.

Мистер Холл обескураженно вздыхает.

– Мы знаем, Авина. Отбрось притворство.

Я хмурюсь.

– Какое притворство?

– Мы знаем, что ты опубликовала признания. И мы знаем, что ты создала группу в Facebook[24].

Моя челюсть отвисает до пят.

– Вы думаете, я это сделала? – кричу я.

Хуже всего то, что даже если бы я хотела доказать им, что не являюсь администратором, продемонстрировав настройки группы, Бри скорее всего уже позаботилась о том, чтобы создать поддельную учетную запись, не оставляя возможности отследить ее.

Мистер Холл делает долгую паузу.

– Бриэль Рэндалл призналась во всем. Она сказала нам, что подслушала твой разговор и ты чуть не сломала ей нос, чтобы заставить ее замолчать.

Я закипаю от ярости.

Конечно, они поверят этой Барби из Малибу, а не мне. Они поверили бы говорящей обезьяне, если бы она говорила правильные вещи, все что угодно, лишь бы спасти свою задницу и доставить удовольствие разгневанным родителям.

– Зачем мне вообще это делать? – огрызаюсь я. – Признания были унизительными. Они разрушили мою жизнь.

– Неужели? Как по мне, очень похоже на то, что они – как там говорится – возвысили вас, – возражает мистер Холл.

Я совершенно сбита с толку.

– Вы думаете, я сделала это, чтобы привлечь внимание?

– Мисс Рэндалл отметила, что вы всегда были довольно замкнутым человеком и у вас не так много друзей.

– Если бы я хотела завести друзей, я бы разговаривала с людьми. А не разрушала бы свою репутацию. Вы ошибаетесь. Это сделала Бриэль. Она опубликовала признания. Она создала группу.

– Послушай, Авина… Старшая школа – полный беспорядок, жизнь трудна – я понимаю это. В наши намерения не входит наказывать тебя. Ты отличная ученица. Возможно, даже одна из наших лучших. В конце концов, только лучшие получают стипендию в Дьюке.

Я сжимаю челюсть, по щеке медленно скатывается слеза.

Они собираются шантажировать меня, да?

– Вытри слезы, малышка. У нас есть к тебе предложение.

Ага, шантаж на подходе.

– Люди уже знают, что это ты, но Зак… Его трудно вычислить. Его признания… ну, ты же знаешь, в каком свете они нас выставляют. Родители в ярости. Все, что тебе нужно сделать, это сказать нам, кто он.

Я украдкой бросаю взгляд на маму Ксавье.

Она избегает моего взгляда всеми возможными способами. Она выглядит измученной. Напуганной. Она знает, что Зак – ее сын. Она должна знать. Вот почему она молчит. Вот почему она свалила это на мистера Холла.

Уверена, она вообще никогда не хотела находить ответственных за это учеников. Она понимала, что таким образом выкопает себе могилу.

Вероятно, она игнорировала негативную реакцию родителей до тех пор, пока у нее не осталось выбора, что объясняет, почему они не начали шантажировать меня раньше.

– Отдай нам Зака, и я обещаю, что мы все сделаем по-тихому. Никакого наказания, никаких последствий. Дьюк никогда не узнает о том хаосе, который ты здесь устроила.

– Я уже сказала всем, что Зак – сотрудник в…

– В библиотеке? – мистер Холл смеется. – Да, мы слышали. Жаль, что у нас в библиотеке уже много лет не работают мужчины.

Черт.

– Прости, но эта сделка распространяется только на настоящего Зака.

– А если я вам не скажу? – мой голос дрожит.

– Ну, тогда, я думаю, Дьюк заслуживает узнать, какого человека они впускают в свое учреждение, не так ли?

Теперь я плачу навзрыд.

Задыхаюсь от рыданий в кабинете директора.

– Итак, что будешь делать? Выбирай с умом, – мистер Холл опирается предплечьями о стол, соединяя руки в замок.

Я не утруждаю себя ответом.

Почему?

Потому что все уже кончено.

Неважно, что он скажет дальше, я обречена.

– Вот что, я дам тебе выходные, чтобы ты приняла решение. Приходи к нам в понедельник со своим ответом.

Я храню гробовое молчание.

– Хорошо? – подбадривает он.

Я слабо киваю и волочу ноги к выходу. Я чертовски хорошо знаю, что мне не нужны выходные, чтобы обдумать свой ответ.

Я не могу этого сделать. Я никогда не расскажу о Заке.

О Ксавье.

Никогда.

Чувствуя себя так, словно мистер Холл прикрепил мое сердце степлером к своим унылым серым стенам, я спешу по коридору к своему шкафчику. Мне нужно убираться отсюда к чертовой матери. Сегодня пятница. Сомневаюсь, что мама будет возражать, если я пропущу вторую половину дня. Я просто скажу ей, что плохо себя почувствовала. Я же не могу сообщить ей, что потеряла стипендию, – она даже не знает, что я ее получила. Наверное, хорошо, что я ей не рассказала…

Поскольку рассказывать уже нечего.

На экране моего телефона появляется сообщение от Дии.

Диа

Что случилось?

Я пишу ей, пробираясь сквозь толпу.

Авина

Ничего особенного. Просто потеряла стипендию.

Ее ответ приходит мгновенно.

Диа

ЧТО???? Где ты?

Диа

Я тебя встречу.

Авина

Я иду домой. Поговорим позже?

В следующую секунду я дохожу до своего шкафчика. Собираю вещи в рекордное время и мчусь по коридору, одержимая желанием успеть добежать до своей машины до того, как столкнусь с кем-ни…

– Ви?

Я поднимаю голову.

Это чудо, что мне удалось узнать его сквозь слезы.

Ксавье.

Конечно, мать вашу.

Я пытаюсь вытереть слезы, но в итоге лишь размазываю тушь. Его губы приоткрываются, когда он пристально смотрит на меня. Сказать, что я в полном беспорядке, было бы преуменьшением века.

В его голубых глазах кипит смесь боли, сожаления и вины.

Он открывает рот, чтобы заговорить.

– Я…

– Малыш? – раздается позади нас знакомый голос. Бри появляется рядом с ним, властно обхватывая рукой его бицепс. – Вот ты где, – она звонко целует его в щеку.

В другое время это разбило бы мне сердце.

Но проблема в том, что разбивать больше нечего.

– Авина, привет. Не видела тебя там, – Бри одарила меня своей лучшей коварной шлюшьей улыбкой. У меня нет сил притворяться, поэтому я выбираю свой лучший и единственный вариант: броситься бежать. Оттолкнув Бри, я смотрю Ксавье прямо в глаза.

Мальчику, ради которого я пожертвовала своими мечтами.

А затем я выбегаю из школы.

Мне никогда не нравилась машина Теодора Кокса.

Она ярко-красная и