Впрочем, народ встречал папу не просто сердечно, а с восторгом. Шутка ли — первый в истории первосвященник, прибывший в Центральную Америку! Миллионные толпы сначала в Мехико, а затем — по дороге в Пуэбло, где проводилась конференция; плакаты на испанском и польском (!) языках: «Здравствуй, земляк!», «Пуэбла любит папу»; сотни священников и монахов, которые вопреки запрету стояли вдоль трассы следования кортежа в сутанах и рясах. Да и сам Войтыла производил сильное впечатление. Даже итальянцы испытывали волнение, глядя на римского папу, шагающего по улицам мексиканских городов в красном плаще. Цветное телевидение было еще в новинку на Апеннинах, и такие яркие сюжеты производили большое впечатление. Что уж говорить о мексиканцах! В первую ночь пребывания римского папы на мексиканской земле верующие допоздна распевали песни под его окнами, пока Дзивиш не попросил их быть потише[604].

Генеральным секретарем конференции выбрали завзятого противника теологии освобождения Альфонсо Лопеса Трухильо, архиепископа из Медельина (Колумбия). Его предшественником был аргентинский кардинал Эдуардо Франсиско Пиронио, ныне занимавший пост главы Конгрегации по делам монашествующих и светских институтов римской курии. Влияние этих лиц вкупе с присутствием на конференции римского папы, известного своим антикоммунизмом, вызвало большие опасения у епископов-прогрессистов. Иерар­хи из Бразилии и Перу, недовольные подготовительным текстом мероприятия, требовали акцентировать внимание на поддержке бедных и угнетенных[605].

Двадцать восьмого января первосвященник выступил перед участниками конференции. В большой речи (одной из важнейших за весь понтификат, по мнению Д. Вейгела) Иоанн Павел II вновь, как в день интронизации, призвал не бояться открыть души Христу и повторил слова из Евангелия от Матфея о Христе как Сыне Бога живого. Выступление готовилось не один день: в нем широко цитировались апостольские послания предшественников, документы Второго Ватиканского собора, труды отцов церкви и, наконец, Новый Завет[606]. Иоанн Павел II осудил тех, кто «искажает» учение Мессии, изображая Христа либо как очередного иудейского пророка, либо как политического деятеля (явный камень в огород теологов освобождения), и заклеймил атеистический гуманизм, который, по его мнению, привел лишь к неуверенности человека в своей судьбе и к отрицанию гуманизма. Эти критические стрелы, однако, не помешали понтифику выступить в защиту прав человека и важнейшего из них — права на жизнь (недвусмысленный выпад против абортов и контрацепции). «Уважайте человека! Ведь он — образ Божий», — в который раз заявил Войтыла. В конце он попросил епископов обратить особое внимание на три сферы деятельности: семью, священническое призвание и молодежь.

Более четко социальные акценты Войтыла расставил в двух других речах: перед индейцами в Куилапаме де Герреро и перед рабочими в Монтеррее. «Угнетенный сельский мир — это работник, который вместе с потом источает и недуги, и он не может больше ждать признания, что его труд столь же важен, как труд в других секторах, — гремел понтифик, выступая перед индейцами. — Он имеет право на уважение, а не на лишения и уловки, равносильные расхищению даже того малого, что у него есть. Он имеет право быть избавленным от всех эксплуататорских преград, возводимых нетерпимым эгоизмом, который разрушает любые его благородные усилия. Он имеет право рассчитывать на настоящую помощь, а не на благотворительность или пародию на справедливость, дабы иметь возможность развиваться, как он того заслуживает, будучи человеком и сыном Божьим»[607].

Монтеррей же, где Войтыле довелось держать речь перед металлургами и ткачами, первосвященник сравнил с Новой Хутой, вспомнив о собственном трудовом опыте во время оккупации. В этом промышленном центре ему пришлось говорить о рабочем движении, причем в столь радикальном ключе, что об этой речи умолчали североамериканские СМИ[608]. «Те, кто имеют счастье работать, желают делать это в более человеческих условиях и получать плоды общих усилий на более справедливых основаниях, в частности в оплате, страховании, а также в возможностях культурного и духовного развития. Они хотят, чтобы к ним относились как к свободным и ответственным людям и допускали к решению вопросов, касающихся их жизни и будущего. Они имеют право создавать организации для защиты и продвижения своих интересов, а также для ответственного распределения общих благ. Движение рабочего класса, в которое церковь и христиане внесли свой оригинальный и разнообразный вклад, требует допустить рабочих к участию в построении нового мирового порядка».

В этих словах было бы неверно видеть поддержку римским папой классовой борьбы. Напротив, Иоанн Павел II сослался в речи на энциклику Льва XIII от 1891 года «Rerum novarum» (первый из папских документов, посвященный положению рабочих), которая порицала классовую борьбу и призывала к компромиссу. Войтыла по своему обыкновению больше рассуждал об уважении к личности как творению Божьему и призывал помнить о Господней любви[609].

Паломничество в Мексику, к стопам Богоматери Гваделупской, определило весь его понтификат, как это незадолго перед смертью признал сам Иоанн Павел II[610]. Оно дало ему первый опыт выступлений перед многотысячными толпами, очертило новый курс латиноамериканской церкви и пробило Войтыле дорогу в Польшу. Без этой поездки, говорил он, партия никогда бы не пустила его на родину.

* * *

Свою первую энциклику «Redemptor hominis» («Искупитель человека») понтифик издал уже 4 марта 1979 года. Она стала как бы продолжением философских упражнений Войтылы. Как почти каждый папский документ, она увидела свет на латыни, но написана была, вероятно, по-польски, как и все последующие. Иоанн Павел II признавался: «По сей день, когда мне приходится что-то писать, я делаю это по-польски. Родной язык ничем не заменить»[611].