- И он...

- Меня вызывали. Наряжали. Бабка как-то решила, что у меня осанка отвратительна. И потребовала, чтобы я носил корсет. Его затягивали туго, у меня и дышать-то получалось через раз... отвар еще этот. Я совсем ничего не соображал. А он... он только посмеивался. И говорил, что таких дрянных мальчишек, как я, надо наказывать и наказывать... что только порка способна из меня человека сделать... что я ничтожество, недоразумение...

Мальчишка втянул воздух сквозь сцепленные зубы.

- Он... он приходил... ко мне... в комнату... ночью. Трогал. Сперва только трогал. Говорил, чтобы и я его... мне было противно.

...и некому рассказать.

Наверное, в этом отношении Кирису повезло куда больше. У него хотя бы лодка имелась, костер и груда тряпья. Илзе, которой тоже не хватало места дома. А еще надежда, что дядька когда-нибудь да допьется.

Да.

Определенно, повезло.

- Однажды... он... пришел... был пьян. Он делал то, чего делать нельзя, - Йонас стиснул кулаки. - Мне стало больно и еще стыдно. И я захотел, чтобы он умер... я представил, как он умирает... как хрипит, хватаясь за горло... как сучит ногами и блюет, захлебывается собственной слюной.

На губах Йонаса появилась мечтательная улыбка.

- И знаешь... все так и получилось. Он хрипел. И скулил. Обмочился... в мою постель. Вот это, конечно, получилось не слишком... да... я сидел рядом. Держал за руку и... это было чудесно. Я чувствовал его боль. Не как свою, нет. Его и только его. И страх. И ненависть. И многое другое... а еще я знал, что я был не единственным его воспитанником. Знаешь, он и вправду был хорошим гувернером. Он не трогал других... тех, кто знатен и богат. Боялся. Но в любом доме есть мальчишки, которых не хватятся... он находил кого-то, за кого некому было вступиться. Обещал... научить... взять к себе помощником. Он умел быть ласковым. Внимательным. Он... знал, что и как говорить. Ему верили. И потом... когда... после того как...

Йонас запнулся.

- Некоторые продолжали верить. Это было частью игры. Ему нравилось. Но постепенно надоедало, да... и тогда он делал больно. Воспитывал... говорил, что нужно терпеть, что боль закаляет... ее становилось больше и больше... и еще страха... только ему все равно не хватало. Ему хотелось увидеть смерть... и он не отказывал... вызывал мальчишек в тайное место, их особое тайное место, о котором никому нельзя рассказывать. А потом... кто будет искать неблагодарного сироту, взятого в дом из милости? Сбежал... утащил серебряные ложки или еще какую мелочевку... деньги на хозяйство... он никогда не брал действительно ценных вещей, понимал... просто небольшой... сувенир.

- И ты это все увидел?

- Мне рассказали. Понимаешь, когда он умирал, граница миров словно разошлась, и я, наконец, смог различить голоса. Шепот их... их было так много. И они требовали справедливости. Смерть за смерть. Боль за боль. А я... я сделал, как они просили. Это оказалось не так и сложно... удержать душу в гниющем теле... даже когда плоть отваливалась кусками, он продолжал жить. Чувствовать. Орать... он так орал... правда, он сам поставил на мою комнату щиты, чтобы я своими воплями никого не побеспокоил. Утром... его хватились.

Йонас закрыл глаза.

- К огню.

- Знаешь, а мне больше не холодно... бабка надавала мне пощечин. Хорошего гувернера найти непросто...

- Ты...

- Рассказал. Попытался. Но она заявила, что это не имеет значения. И никто не должен знать, да... только... не получилось. Сила... ее сложно запереть. В тот день... я прошел инициацию... не нужно никого резать... или сердце вырывать из груди... ритуальные пытки и все остальное... не спорю, кто-то без них не способен, а я... я просто открыл границу. Я вынес приговор. Я исполнил его.

- Сколько тебе было?

- Десять.

Он все-таки пошел. Осторожно. Останавливаясь после каждого шага. Замирая, будто не до конца веря собственному телу.

- Бабка... испугалась. Я слышал... тогда еще я ясно слышал, что происходит. Людей. Не только их. И убивать... убивать мне не хотелось. Позже почему-то... маги берут силы извне. А некроманты так не могут... то есть, могут, но нужно убивать. Я убивать не хочу. А своих, здесь, внутри, - он положил ладонь на впалый живот, - почти не осталось. Наверное, скоро издохну.

Йонас упал на козетку и потянулся за покрывалом. Вытащил из складок нож.

- Я вчера совсем безумным был?

- Не помнишь?

- Помню. И поэтому спрашиваю. Я знаю, что люди боятся таких, как я.

- Боялись. Таких, как ты, больше нет. И нет, я не испугался. Ты пока показал себя вполне вменяемым.

Мальчишка прикусил губу.

- Я убивал животных.

- Животных.

- Я не понимаю, почему... я читал... много читал. Это ненормально. Мы... чувствуем смерть. И боль тоже. Но чтобы зависимость такая... мне постоянно приходилось бороться с желанием кого-нибудь... кому-нибудь... и я не уверен, что оно не вернется. А если вернется, то как узнать, сумею ли я справиться?

- Никак.

- А если не сумею, я стану опасен...

- Даже если сумеешь, все равно ты будешь опасен.

Кирис добрался до камина и опустился на пол, сунул еще пару деревяшек, отметив, что осталось их не так и много. По-хорошему, следовало снова пройтись по комнатам, разбить какой-нибудь старый стол или табурет... на кухне, кажется, был такой. Но это означало необходимость двигаться, а Кирис категорически не желал шевелиться.

Огонь, выглянув из камина, приветливо коснулся ладоней, словно успокаивая. Мол, все-то будет хорошо... правда, возможно, что не сегодня.

И не у Кириса.

- Голова все еще болит, - мальчишка мазнул по носу, из которого пошла кровь. - А она не должна... я не делал ничего, что бы требовала таких сил.

- А кости?

- Они сами хотели подняться.

Некромант зажал переносицу пальцами и забился в покрывало.

- Это... я никогда и ни с кем... не говорил. Кому охота говорить о мертвых? Или с чудовищем... да и опасно мне с людьми... сестрица... дура... вечно лезла, особенно, когда плохо... я не хотел, чтобы она... чтобы ей тоже больно... вот... но мертвецы беззащитны. Если душа уходит к Джару, то тело остается кормить мир. Плоть - всего-навсего плоть, а вот душа, она вечна... и изменчива в вечности. Но иногда она не желает уходить, понимаешь? Иногда задерживается. Или ее задерживают. Например, болью. Или несправедливостью. Или делом, которое не окончено, но это реже. Там, на стыке миров, дела становятся неважны... а вот боль или несправедливость, или и то, и другое... души не принадлежат этому миру. Он от избытка их болеет, но изгнать не способен. И тогда появляются подобные мне... эти кости взывали о справедливости. Они там лежали очень давно... они шептали, но я не слышал. Пока вот...