Происхождение батальной поэзии восходит к литературе, подобной девятитысячестрочной чагатайской поэме «Шейбанинаме» Мухаммада Салиха (1455–1506), подробно описывающей военные кампании знаменитого узбекского хана. В свою очередь, этот жанр во многом обязан устному героическому эпосу. Эпический сказитель, минимум в одном хорошо известном случае, явился хранителем всей стихотворной истории, рукописи которой были утрачены.

Сочиненная известным каракалпакским поэтом Берды Мурат Карбагаевым (Бердак Баксы) (1827–1900) «Генеалогия» (1889) и менее значимые произведения толкуют легендарные события Хорезма с позиций людей XIX столетия. Поэма Бердака Баксы «Глупый падишах», следуя гиперболическому и фантастическому характеру народной литературы, явилась образчиком широкого исторического повествования в стихах, и если исключить длинные пролетарские саги о тракторах 1930-х годов, то она может рассматриваться как одно из последних произведений этого рода в среднеазиатской литературе.

Сказители и их слушатели разделяли интерес не только к кочующим темам, характерным для устного народного творчества на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. Они рассказывали и о подвигах, которые обычно приписывались легендарным богатырям, одинаково известным казахам и узбекам, туркменам и соседним азербайджанцам. Знаменитые эпосы, такие как «Гор-оглы», перенимали названия наподобие «Шейбани-хан дастан» от конкретных героев и распевались в разных версиях по всей Средней Азии. Гор-оглы, хорошо известный в Турции как Кёр-оглу, произносится на таджикском языке как Горгулу, в Узбекистане же он имеет хождение как один из разделов эпоса «Ревшан-хан». В Туркменистане, куда этот эпос предположительно проник из Азербайджана, он называется «Гор-оглы». Большую популярность приобрел также «Деде Коркут», другой азербайджанский эпос, версия которого распространена в Туркменистане под названием «Коркут Ата». Наиболее распространенной в Средней Азии эпической легендой является «Алпамыш» (Алпамис или Алпамис-батыр). Он был впервые записан Жыймуратом Бекмухомедовым в 1890 году и опубликован на каракалпакском языке (1901). На казахском языке опубликован в 1899 году, на узбекском языке – в 1923 году. Эпос распространен также у башкир и татар.

Как бы пантюркизм или среднеазиатское единство ни воодушевлялись устным или литературным героическим эпосом, патриотизм местных интеллектуалов, вызванный стремлением сопротивляться русскому вторжению, в середине XIX века отступил. Драматическое, мрачное мироощущение пришло ему на смену и нашло выражение в новой литературе следующего периода. В горьких стихах, развившихся в особый жанр, у казахов как литература зар заман, у киргизов как акир заман или тар заман (время скорби), отразилось подавленное состояние умов и сердец. Это название стало также названием эпохи. Такое подавленное состояние господствовало и среди туркменских интеллектуалов, получив название ахир заман (роковое время). Эти мотивы прежде отмечались в поэзии Махтумакули Азади-оглы Фраги (1733 – ок. 1782) как отклик на несчастья XVIII века, вызванные враждой племен и нападениями чужеземных войск. Их подхватили поэты второй половины XIX века, когда русские карательные экспедиции опустошали туркменские деревни. В это унылое время такие казахские стихи, как «Опасиз жалган» («Предательская клевета»), определяли бедствие в качестве наказания за грехи страны. Автор этой поэмы Шортамбай Канаев (1818–1881) невольно выдвигал вдохновляющую идею для будущих националистов другой своей поэмой «Зар заман» («Время скорби»). В подобном пессимистическом ключе обращался к киргизам в это время и поэт Арстанбек уулу (1840–1882), чья поэма «Тар заман» («Время скорби») перечисляла трагические итоги русской колонизации киргизских гор и обнищания местных скотоводов из-за экспроприации пастбищ:

Но безнадежная тоска кочевников Степного края редко колебала равнодушие, с которым крупные южные города относились к русским солдатам, заявляющим свои права на огромные пространства казахской и киргизской территории. Настроения оседлых людей, которые тревожились только тогда, когда враг приближался к ним вплотную, менялись после завоевания городов на сумбурное, шоковое оцепенение. Разное отношение к оккупации на севере и юге можно объяснить в значительной степени тем, что городские поэты и интеллектуалы редко владели землей. Не имея этого источника существования, который мог быть утрачен из-за прихода русских, они едва ли ощущали прямую угрозу своему мусульманскому образу жизни после того, как царские войска перешли на обычную гарнизонную службу. Кроме того, литераторы, не совсем равнодушные к общей судьбе, пришли к пониманию того, что с их цивилизацией творится что-то неладное, если она так покорно восприняла иностранное ярмо.

В Ферганской долине Мухаммад Амин-ходжа Мукими только что вернулся домой по завершении высшего образования в Бухаре, когда Кокандское ханство, уже прежде посещаемое многими русскими купцами, разведчиками и прочими путешественниками, оказалось во власти русского царя. Преимущественно лирическая поэзия Мухаммада Мукими периода 1880–1890-х годов выражала мрачные времена словами «несчастье» и «безнадежность», повторявшимися многократно в его поэме. Это были стихи о том, что «вороны замещают соловьев». В подавленном настроении Мухаммад Мукими написал поэту Закирджану Халмухаммеду Фуркату:

Творчество Мукими, а также Мавляна Мухии и Мухаммадкула Мухаммада Расул-оглы Мухаира (1850–1920), утонченное и сдержанное на фоне ясной и простой поэзии казахских и киргизских степняков, тем не менее задало тон лиричной, почти ностальгической привязанности к прекрасной Ферганской земле, которая позднее вновь воспевается во многих узбекских стихах. Такая поэзия своей вдохновленностью походила во многом на произведения казахских поэтов «времени скорби».

Кружок «Зар заман» («Время скорби»), который сформировался вокруг Шортамбая Канаева, включал таких людей, как Базар-акын (1842–1911) и Мурат-акын (1843–1906), которого из-за откровенной оппозиции русским в советской истории характеризуют как реакционного феодала-пантюркиста. Такие же эпитеты адресуются З. Нуралиханову, М. Шорманову, Д. Иманкулову и особенно Алихану Букейханову.

Букейханов под псевдонимом Кыр Баласы («Дитя степей») начал в конце 1880-х годов призывать, в духе поэзии кружка Шортамбая Кунаева, к возрождению местного патриотизма. Он выступал на страницах правительственного бюллетеня, издававшегося на казахском языке, «Дала уалайтнинг газети». Это пробудило национальное самосознание, подстегнутое контактами с татарами и другими иноземцами, которые внушили небольшому числу образованных людей недовольство внутренней обстановкой в стране. Объединяя чувство патриотизма с требованиями реформ и развития страны, лидеры новых джадидов, подобно всем грамотным людям в Средней Азии, использовали поэзию для пропаганды своих идей, так что разница между строками, которые они сочиняли, и традиционной литературой оказалась глубокой.