— У нас нет никакого права встречаться с судмедэкспертом. И нельзя сказать, что он мне друг. Но Кёниг, так его зовут, не может знать, что у меня отобрали расследование. Сегодня утром мы должны добыть максимум информации. Это наш последний шанс.

Минна едва его слушала. Как она отреагирует, увидев труп? Она специализировалась на недокормленных безумцах. На эту новую жертву, безусловно такую же красивую, как и предыдущие, великолепно питавшуюся, изящно сложенную, смотреть будет куда тяжелее, чем на привычные Минне трупы. Кощунственная смерть — та, что уносит красоту и молодость…

Бивен повернулся к ней, опершись локтем о спинку ее сиденья и не снимая руки с рычага скоростей.

Он вонял пеплом, вонял потом, вонял бессонной ночью.

И честное слово, ей это нравилось.

— Давай поставим точку в истории с этим пожаром, — приказал он. — Позавчера я поехал слегка тряхнуть Менгерхаузена. Я угрожал ему. Я ударил его. Серьезная ошибка. Я рассуждал, как если бы мы жили в нормальном мире, где мои кулаки могут навести страх на кого угодно. Но не на субъекта вроде Менгерхаузена. Он и ему подобные сами порождают страх; это они породили меня и других тупиц из СС.

Его взгляд на случившееся глубоко задел Минну.

— Ты говоришь только о самом себе. Плевать мне на твои эсэсовские переживания. Если родился в навозе, не удивляйся, когда однажды мордой в нем и проснешься. Мои пациенты погибли. Никто не сможет их вернуть.

— Они были обречены, и ты это прекрасно знаешь. Программа уничтожения запущена. Не знаю, как именно они будут действовать, но в общих чертах они тебе это уже обрисовали, рассказав о замке в Верхней Швабии. И такие центры уничтожения будут организованы повсюду в Германии.

— Это Менгерхаузен всем руководит?

— В той или иной степени. У него очень размытый статус. Он вроде и есть, и в то же время его нет. Он придумывает проекты, но ничем не управляет. По-моему, его деятельность распространяется и на многое другое, но всегда с одной и той же целью.

— Какой?

— Устранить аномалии, укрепить надежные звенья.

— Как это?

— Тут я ничего не могу больше сказать. Лучше всего забыть про этого ублюдка.

Бивен был прав — но как стереть из памяти подобную сволочь с его трубкой из человеческой кости? Как выбросить из головы вопли больных в пламени?

— У тебя есть что-нибудь выпить?

— Это уж точно не выход.

— Ответь на вопрос.

Он протянул руку и открыл бардачок. Бутылка коньяка — его тайная заначка. Она открыла ее и отпила прямо из горлышка.

Первый глоток алкоголя в восемь утра. Ничего, она и не такое выделывала. Обжигающая жидкость заставила ее закрыть глаза и откинуть голову.

— Полегчало?

Она не ответила. Ее мысли не шли дальше этого глотка с карамельным привкусом. Идеальное существование. Животный взгляд на мир — ни сознания, ни размышлений. Жить только данным моментом, а если этим моментом оказывался глоток алкоголя, то еще лучше.

— А где Симон? — вдруг спросила она.

— Представления не имею. После истории в метро он вернулся к себе. В полном шоке. Надеюсь, гестапо оставит его в покое.

— Они знают, что он был с тобой в U-Bahn?

— Они знают все. Расследование поручено другому парню. Филипу Грюнвальду. Он почти так же глуп, как жесток. Настоящая опасность для общества. Потом заедем к Краусу и глянем, все ли с ним в порядке.

Они пошли через сад. Минна взяла Бивена под руку и держалась за него. Они миновали коридоры и двери. Наконец добрались до маленького амфитеатра с застекленными стенами. Анатомический театр. Минна прекрасно его помнила.

— Я ждал вас, — бросил человек в белом халате.

Они подошли ближе. Кёниг откинул простыню и обнажил тело. Мгновенно в Минне проснулся врач. Она не стала задерживаться ни на разверстой ране с отвратительными ошметками внутри, ни на ангельском личике, застывшем, как голова кариатиды.

Она сосредоточилась на теле в целом. Текстура кожи, пропорции членов… прежде всего она заметила на бедрах тонкую сеть растяжек. Затем едва видимый рисунок: начинающееся варикозное расширение на внутренней поверхности ног.

Увидела отечность на ляжках и коленях.

Перевела взгляд на лицо и отметила на висках хлоазмы — пятна, вызванные воздействием солнца.

— Эта женщина была беременна, — объявила она.

Кёниг сначала бросил на нее подозрительный взгляд, потом вроде расслабился. Он признал в ней коллегу, одну из посвященных. Змея, обвивающая посох Эскулапа[126], — самое мощное связующее звено между медиками. Они все братья или, по крайней мере, сотоварищи.

Кёниг развел руками в перчатках, признавая очевидность.

— Конечно, — просто признал он. — Как и три другие.

Симон Краус совершенно не понимал, что с ним происходит. Он безропотно последовал за эсэсовцами, оказался в фургоне, потом в камере гестапо. Он больше не дышал, не думал и в любой момент был готов получить удар или — почему бы нет? — пулю в голову.

Но ничего подобного не случилось.

Даже сама обстановка была не столь впечатляющей, как он воображал. Он представлял себе кровь на стенах, вопли в коридорах, выстрелы во дворе. Nada[127]. В ту ночь в застенках Geheime Staatspolizei все было спокойно.

Однако он не спал. Забившись в угол своей темницы, он ждал. Страх сделал остальное, парализовал тело, отравил каждую мысль. Всю ночь он вздрагивал, прислушивался, трясся.

Только на заре рассудок взял верх. С первыми лучами дня — в его темнице имелось окошечко, расположенное высоко наверху, — он принялся анализировать ситуацию.

Что-то явно пошло наперекосяк. Человек по имени Грюнвальд заявил ему, что Симона обвиняют в убийстве Адлонских Дам. Конечно, он подходил по профилю: психоаналитик (и любовник) каждой жертвы, к тому же вхожий в «Вильгельм-клуб». Мужчина вроде него вполне мог завести Сюзанну, Маргарет или Лени на Музейный остров или вглубь Тиргартена… Но как он мог попасть под подозрение, если настоящий убийца, Йозеф Крапп, погиб на его глазах не далее как сегодня утром?

По зрелом размышлении становилось ясно, что Грюнвальд наверняка конкурент Бивена, навязанный вышестоящим начальством. Но в чем заключается его встречное расследование? Почему под прицел попал именно Симон? Оставалось только молиться, чтобы Бивену удалось со всей определенностью доказать виновность Краппа…