— Если вы не возражаете, ваши оригиналы я пока подержу у себя. Надо будет изучить их потщательней. — Изучал он с не меньшей тщательностью и самого Гривена, словно хотел найти ошибку в первоначальном проекте. — Наверняка нам всем хочется одного и того же. Самый красивый королевский лимузин, какой только можно создать. И если мы согласимся на этом, то с мелкими деталями можно и обождать.

— Разумеется!

Наконец, кто-то вновь накачал в эту комнату воздух. Но сколько часов, сколько дней уйдет на то, чтобы найти контакт с Цюрихом? И передать новости господину Бауду? Но ладно, сперва одна психическая пытка и только потом другая. Пока необходимо закрепить наметившуюся сделку.

Гривен еще раз полез в портфель и достал оттуда заверенный чек, полученный в собственном банке и собственноручно подписанный. Чек был на сто тысяч франков.

— А вот и приданое.

— Спасибо… Карл. — Бугатти, сложив чек пополам, сунул его в нагрудный карман, затем подал Гривену руку, теплую и сухую. — По крайней мере, за нее не обидно.

— Я убежден, что мы оба будем ею гордиться.

— Что? А, ну да, конечно. Но я-то имел в виду вашу фройляйн. Должно быть, замечательная женщина, если ей удается вдохновить мужчину на такой поступок.

— И на такое послушание, — добавил Элио. На этот раз улыбнуться было не просто, но Гривен все-таки выдержал это испытание. Пусть думают, что им угодно. Карл Денежный Мешок, приносящий свободу воли в жертву взбалмошной дамочке. Да на самом деле они ему и завидуют; разве любой мужчина, опускающийся на колени перед своей дамой, не ведет себя точно так же, как он?

Тем не менее, даже после того, как они с Элио уже пожелали Патрону спокойной ночи, Гривен предавался тревожным размышлениям о собственной жизни. И Гитлер, и Бугатти озадачили его одним и тем же вопросом. Оба требовали, чтобы королевский «Бугатти» выглядел так, как угодно лично ему. И обоим он ответил одно и то же.

Мне надо спросить у Люсинды.

К собственному отчаянию Люсинда обнаружила, что, когда Карла нет рядом (а вернее, когда он находится вне досягаемости) — она не ведает ни полноты бытия, ни просто покоя. Прошло всего два дня — и еще через два он вернется обратно, — а за ней, казалось, уже начал повсюду гнаться Голем его отсутствия.

Ночь приводила за собой демонов одиночества. Днем она была занята людьми и делами в студии: туалеты, косметика, эти смехотворные уроки сценической речи. Позолоченной мельницей называл царящую в студии суету Эрих. Вчера он пригласил ее на ленч, вдохновившись, судя по всему, приближением заветной даты — 3 октября. Но говорил главным образом о Карле — о его гениальности, проявляющейся на съемках, об исключительно хорошем вкусе, свидетельство которого — покупка королевского «Бугатти». И все это он говорил, обкуривая ее сигарным дымом.

Люсинда приготовила себе блюдо холодной свинины, взяла вина и вернулась в гостиную. Села, скрестив ноги, на диван и принялась лихорадочно пощипывать и похлебывать. Диван она перевезла сюда с прежней квартиры, вместе с креслом от Бройера и с литографиями Георга Гросса, — но все это были только исключения, подтверждающие общее правило, все это были жалкие крохи ее прошлой жизни, которые ей дозволено было прихватить с собой в мир Карла.

Уставившись в потолок, она прислушалась к звукам, вернее, к их отсутствию. Люсинда минус Карл равняется чему? Где бы она была сейчас, не повстречайся он ей тогда? Скорее всего, по-прежнему с Йозефом, сжигая листья в печи, чтобы прогреть комнату, и давая уморительные клички тараканам. Да нет, она бы от него уже сбежала. Прав был отец: «Тебя, доченька, повсюду ждут с распростертыми объятиями».

Звонок телефона заставил Люсинду подскочить на месте. Это наверняка Карл! Сердце не обманешь. А он ведь пообещал позвонить из Молсхейма только в случае, если что-нибудь пойдет не так, как нужно. Бедняжка Карл, он, должно быть, допустил очередную чудовищную промашку. Или, может быть, Элио о чем-нибудь догадался. Нет, ей нельзя даже вспоминать об этом человеке, по крайней мере, пока у Карла неприятности.

— Фройляйн Краус?

Голос оказался женским, немолодым и почему-то знакомым, хотя кто это звонил, Люсинда понятия не имела.

— Да, это квартира Гривена.

Вживаясь в роль домашней прислуги, Люсинда начала делать заметные успехи.

— С вами говорит фрау Раубаль. Анжела Раубаль. — Чтобы произнести последнее уточнение, собеседнице наверняка пришлось набраться смелости. — А фройляйн…

— Да нет, это я! Я сама! Прошу прощения, но нам то и дело звонят какие-то странные люди. — Сейчас Люсинда вспомнила, что, уезжая из Вахенфельдхауса, дала свой номер. И если им внезапно что-то понадобилось… — Какой приятный сюрприз!

Голос Анжелы звучал заискивающе; казалось, будто она решила, что позвонила не вовремя.

— Я сейчас в Берлине. — Потом она объяснила, что приехала за покупками. Одежда и какие-то книжки по оперному искусству для Гели. — Уж вы мне поверьте, у этой девочки есть голос! — В разговоре возникла долгая пауза. — Нет, вы только меня послушайте! Хвастаюсь успехами дочери, хотя звоню совсем по другому делу. Вы ведь помните о дьяконе Сполдинге? То, что я вам о нем рассказывала?

— Да, разумеется.

— Ну вот, и он тоже приехал из Мюнхена. И сегодня вечером у него проповедь. Специальная встреча здесь, в берлинской миссии. И я подумала, если вы ничем не заняты… вам с герром Гривеном доставило бы удовольствие его послушать.

— Карла сейчас нет в городе.

— Ах вот как! — в голосе Анжелы прозвучало явное облегчение. — Тогда, может быть, вы отправитесь туда одна?

Бедная Анжела; голос такой, словно ее пыльным мешком из-за угла шарахнули. Интересно, есть ли у мормонов свои монахини?

— К сожалению…

— Кроме дьякона Сполдинга, там будет еще кое-кто, с кем мне хотелось бы организовать вам встречу.

Пожалуйста. Это слово осталось невысказанным, повисло в воздухе, как мольба. Люсинда улыбнулась. Ладно, Анжела, на нынешний вечер у меня большие планы: я собираюсь объесться свининой, чтобы испортить себе талию, и просидеть дома в ожидании дурных вестей.

— А к какому часу там нужно быть?

К девяти вечера. Люсинда тщательно вслушалась в рассказ о том, куда и как ехать. У нее оставалось достаточно времени, чтобы принять жизненно важное решение: что на себя надеть? Она принялась рыться в шкафу. Что-нибудь такое, чтобы на нее все оборачивались, но, в то же время, чтобы ее не изгнали из общины. Да, вот это черное с накладными плечиками подойдет. И для контраста — белые перчатки.

Люсинда вышла из квартиры в четверть девятого. На вечеринки с коктейлями сейчас было модно опаздывать, но на духоподъемное мероприятие следует прибывать пораньше. На улице было тепло, даже душновато, — последнее дуновение уже прошедшего лета. Толпы на Унтерденлинден фланировали мимо кафе и кабаре, словно позволив вечернему ветерку нести их по течению. Люди в толпе окликали Люсинду и махали ей рукой, узнавая ее в Сороковой модели, Люсинда отвечала им, нажимая на клаксон, а крылья машины умело отделяли ее ото всего, чем она намеревалась заняться. Никому было не догнать и не остановить ее. И вот уже возбужденные голоса и яркие огни остались позади, и она, свернув с главной дороги, поехала в куда более темные кварталы Шпандау.