Гривен хотел было погладить Гизеллу на прощанье, но она прянула ушами и подалась от него в сторону. К счастью, ее владелец и наставник, кажется, не заметили этого. Бугатти проследил за тем, как Анри уводит лошадей, а затем вновь достал связку ключей.

— Не подадите ли вы мне руку?

Патрон, как и большинство людей, с которыми доводилось сталкиваться Гривену, руководствовался в своих действиях косвенными мотивами; в данном случае, думал Гривен, речь шла о том, чтобы произвести максимальное впечатление демонстрацией своего детища. Нажатие на дверную ручку — и в образовавшуюся щель стало возможно увидеть статуэтку Рембрандта. Затем дверная щель расширилась — и дневной свет упал на радиатор в форме подковы, на передние фары, на длинные крылья машины. Размеры ее оказались просто невероятны — значит, Сан-себастьянские воспоминания не солгали. О Господи, да серебряный слоник на радиаторе оказался в аккурат на той же высоте, что еще совсем недавно глаза Гизеллы!

Бугатти прошествовал мимо полированных поверхностей из хрома и никеля, мимо огромных панелей корпуса, по-прежнему остающихся небесно-голубыми.

— Я испытываю некоторые затруднения. Рембрандт никогда не показывал свои работы незавершенными, и я стараюсь следовать его примеру. В корпусе я уверен, что же касается окраски… — Он пренебрежительным жестом указал на голубые выпуклости, позаимствованные, как тут же сам признал, у старого «паккарда» и, соответственно, производящие впечатление сравнительной дешевки. — Убежден, что моим клиентам захочется чего-то совершенно другого.

Он со значением помолчал. Гривен понимал, чего ждут от него. Все происходило, как некогда сформулировал Пабст, — предстояло открыть еще одно окно.

— Я ни в коем случае не взял бы на себя смелость усомниться в вашем вкусе, господин Бугатти. Но у меня действительно есть кое-какие задумки. И я прихватил с собой рисунки. Строго говоря, это не только мое пожелание, но и просьба фройляйн Краус.

— Что само по себе характерно. — Это был шелковый и вкрадчивый голос Элио. Но откуда же он взялся? Незаметно подошел? Нет, он стоял здесь, в ангаре, в тени королевского «Бугатти». — Фройляйн Краус почти всегда умеет настоять на своем.

Как долго он уже слушал их беседу? Гривен был слишком заинтригован, чтобы рассердиться по-настоящему. Элио, вычищающий грязь из-под ногтей, казалось, был счастлив отвлечься от своих разбирательств с Мео Константини.

— Я принимаю приглашение, — сказал Элио Главному Здешнему Начальнику. — И как знать? — Это он уже обращался к Гривену. — Может быть, вам когда-нибудь понадобится шофер.

— Хватит глупостей! — Но даже в эту минуту глаза Бугатти следили не за людьми, а за машинами. Он сел в лимузин, открыл дверцы и спереди, и сзади. — Скоро стемнеет. Элио, ступайте на свое место. Господин Гривен, садитесь рядом со мною и тщательно наблюдайте за всем, что я сделаю. У королевского лимузина имеются свои… причуды. И некоторые из них, если они застигнут вас врасплох, могут оказаться опасными.

И тут, когда Гривен уселся на непривычно высокое сиденье, его озарило. Великая Фантазия обернулась явью, начала сбываться, в буквальном смысле пришла в движение. Если бы только Люсинда была сейчас здесь! И чего бы только не отдал Гитлер, чтобы оказаться сейчас на его месте! Что ж, Гривен теперь все понял. И он чувствовал на себе взгляд Элио с заднего сиденья, взгляд, столь же задумчивый и испытующий, как его собственный в гитлеровском Мерседесе, когда он, не зная, о чем пойдет разговор, уставился в затылок Эмилю Морису… Нет, подумал Гривен, когда мотор заработал. Лучше не обзаводиться привычкой судить о других людях чересчур безжалостно.

«Это верно, Алан, вам тоже доводилось ездить на королевском „Бугатти“. Вы человек со связями, а я все время упускаю это из виду. Но для вас это было… чем, собственно? Музеем на колесах? А в те дни королевский лимузин был ослепительным символом всего современного и нового. Как будто за углом меня подстерегало мое собственное будущее. Что, впрочем, и произошло. С каждым новым поворотом я все больше превращался в Гарри».

Эйнштейн, должно быть, прав, — подумал Гривен, когда они выехали из ангара. — Если все в мире относительно, то кто возьмется отрицать, что королевский «Бугатти» является центром вселенной, а все остальное творение ему всего лишь покорствует?

Серебряный слоник стал словно бы острием ножниц, разрезавших мир надвое, превращавших его в две раздельные половины по обе стороны от бесконечного капота. Старый Жак у ворот… шато Сен-Жан… велосипедисты на дороге в Молсхейм, машущие им руками и поспешно освобождающие дорогу.

Бугатти, надвинув поглубже котелок, орудовал длинным напольным переключателем скоростей. Гигантская рука, казалось, подталкивала машину сзади — равномерно, но неудержимо. О Господи, а они ведь уже перешли на вторую скорость! Ветер врывался в открытые окна, продувая салон насквозь. Далеко впереди безостановочно катились по дороге огромные колеса. Эта поездка была истинным благословением, тем более, что Патрон обходился с каждым поворотом, как со сделкой, которую ему не хотелось заключать. Элио подался вперед.

— Восемьсот кубических дюймов! — Машина глухо, но неудержимо рокотала. — Поставить спереди пропеллер — и мы, наверное, поднимемся в воздух!

Должно быть, так оно и было, но пока что королевский лимузин с каждым мигом, казалось, все прочнее врастал в землю; выглядело это так, словно не он, а платаны и посевы пшеницы вот-вот сорвутся с места и поднимутся в небо. Бугатти повернул большой, красного дерева, руль — и пейзаж тут же повиновался ему, замелькав, как кинолента, прокрученная от конца к началу, — и вот уже перед ними пролегла прямая дорога, ведущая на гору Одиль.

Бугатти искоса, но победительно посмотрел на своего пассажира.

— Ну как, господин Гривен, вы не разочарованы?

— Вы же сами знаете, что нет. — На первом же повороте, когда дорога, идя в гору, начала петлять, Карл вцепился в поручни. — Какой у нее легкий ход! Она похожа на полную женщину, которая, несмотря на полноту, изумительно танцует.

После некоторого раздумия Бугатти решил, что это сравнение ему льстит.

— А что вы скажете, когда нам придется развернуться на сто восемьдесят градусов!

Они выехали на вершину незадолго до заката. У последнего поворота стояла колокольня, ее звон мелодично разливался по залитым янтарным светом окрестностям. Лимузин въехал во двор, за которым начинался сад, поросший кустами роз и подсолнухами.

— Света скоро не станет, — сказал Элио. — Пристегнитесь.

Одна из монахинь, возящихся в розовом саду, в знак приветствия подняла в воздух садовые ножницы. Состоялась какая-то невразумительная и таинственная беседа; сперва мимо первой проскользнула вторая монахиня, затем — румяные послушницы, которым, похоже, хотелось поскорее броситься в бегство; наконец появилась сама настоятельница, ряса которой казалась всего лишь еще одним слоем по-старчески тучного тела.