Туда ему и дорога – не может отличить вино, веселящее душу от питающей плоть пищи. Вино не насыщало Готфрида: вроде бы поначалу отвлечет от голода, а потом еще хуже становится. Колдовские кушанья, прекрасные видом, вкусом и запахом, были еще бесполезней: иллюзия только разжигала аппетит.

Надо бы договориться с дворецким об условном знаке: воссияет пучок молний, а лучше его собственный лик над вершиной скалы – значит, господин призывает его в Высокий Замок. Но тогда придется рассекретить вход, и пойдет-поедет – то одно смердам понадобится, то другое. Исцелите сына, господин, выдайте слугам провизию, господин…

Из бездонной глубины его памяти всплыло воспоминание – яркая, как будто и не прошло сотни с лишним лет, картинка: маленький Готфрид на кровати умирающего отца. Он не знал, что отца не станет через несколько дней, и веселился. Закутался с головой в беличий плащ – была зима, и отец мерз – и хвастался: «это мой домик, мой собственный замок!» Отец вытащил его из-под плаща и поставил на краю кровати. «Смотри – все, что ты видишь вокруг – твой собственный замок, теперь ты будешь его хозяином». «Нет, это не мой, а общий замок. В нем живешь ты, мама, сестры, и еще куча слуг, и все мной командуют. Мой – это когда я один им владею, и больше никто не смеет по нему ходить».

Что ж, он воплотил свою мечту – его замок велик, и принадлежит только ему. И некому кусок хлеба подать…

– Эльф! – возопил несчастный колдун в порыве беспричинной надежды.

– Что будет угодно вашей светлости?

Вот же он – рыжий, наглый, будто не пропадал.

– Я ведь запретил тебе переступать порог моего замка.

– Сами же позвали. Могу удалиться.

– Сначала раздобудь еды.

– В Нижнем Замке как раз потушили трех гусей с яблоками. Пахнут – просто восторг.

– Принеси одного. И хлеба. И фруктов. Ну, что ты до сих пор тут торчишь?

Эрвин с поклоном передал Готфриду лист бумаги, чернильницу и перо.

– Необходимо ваше собственноручное распоряжение. С личной подписью. А то ваш повар в последнее время мне не очень-то доверяет. Кстати, ежевичный пирог сегодня ему просто необыкновенно удался. Соблаговолите добавить в список, ваша светлость.

Готфрид только покосился на наглеца: вот, значит, где трапезничал выгнанный за порог мальчишка. Никакого чуда в его появлении не было – прибыл прямехонько из замковой кухни.

Эльф вернулся с полным подносом, еще от себя разных сладостей к списку добавил. Пока Готфрид степенно, но стремительно поглощал гуся, Эрвин устроился на скамеечке у камина с четвертинкой ежевичного пирога и доброй чашей вина.

Насытившись, Готфрид посмотрел на вконец обнаглевшего раба даже с неким умилением.

– Так ты все это время при моей кухне пасся?

– Ну, заглядывал иногда, а так все больше в Гилатиане.

– И что там, в Ракайе?

– Да все то же – осада Мозира. Перевал закрыт из-за чумы в Рокингеме, Янгис решил войска морем перевезти, через Ликию, так ликейцы его флот разгромили на фиг. Императорский корабль вообще пропал без вести – так что страной сейчас никто особо не правит. Кастелян с казначеем остатки казны растаскивают, а все прочие гадают, пришла ли пора престол делить, или надо еще чуток подождать, – эльф убрал с лица глумливую усмешечку и внимательно заглянул Готфриду в глаза, – а у вас, ваша светлость, в Гилатиане конкурент объявился. Тоже с Хоггой снюхался, хочет с ее помощью людьми управлять.

– Кто он? – в голосе герцога лязгнул металл.

– Чистейший, Третий. Зеркал у него нет, Хогга напрямую с ним разговаривает. Этот Третий добился, чтобы ее скверное имя поминали на богослужении вместо Единого, и приносили ей кровавые жертвы. Самого Третьего сейчас в Гилатиане нет, он с Янгисом. Но на Празднике Провозвестия жертва будет принесена, все уже обговорено.

– А что Совершенный?

– Самоустранился. И Второго тоже не будет. Службу поручено вести Пятому, он такой – что скажут, то и сделает. Решение принято Янгисом, его убедили, что жертвоприношение обеспечит военные победы.

– Действительно обеспечит?

– Вряд ли. Тысячи смертей – да, это будет. Хогга обретет силу, и вырвется на свободу.

Колдуна слегка передернуло.

– Ну, допустим. Но это, собственно, дела Ракайи. Какое это имеет отношение ко мне?

– Ваша светлость, вы забыли, где находится ваш замок?

Готфрид уставился себе под ноги, как будто между гранитных плит пола уже полезли светящиеся струйки тумана. Молчал он долго, предчувствуя, что ответ на его следующий вопрос может оказаться слишком страшным. И ответил себе сам:

– От меня ничего не зависит.

– Зависит, ваша светлость. Или остановите эту тварь, или бросайте оба замка и бегите. Здесь будет уничтожено все.

На этот раз Готфрид не колебался. Бросить все, что он копил десятилетиями?

– Что ты предлагаешь?

Колдун спорил долго, план эльфа выглядел омерзительным и ненадежным. Хуже всего, что мальчишка не обещал безопасность – только какую-то эфемерную победу. Все нес выспреннюю чепуху про какие-то десятки тысяч жизней. Десятки или тысячи – какая разница? Просто цифры. Он никогда не видел этих людей. По-настоящему бесценными были его манускрипты, его артефакты. Много ли он сможет вывезти за оставшиеся два дня? К тому же ему претила сама мысль о бегстве.

– Загляни в будущее, у нас получится? – «я останусь живым?» – подразумевал Готфрид, но гордость не позволила ему задать этот малодушный вопрос.

– Два шанса из трех вас устроит?

Обсидиановое зеркало и рупор Эрвин установил на задней стене святилища, изящно обвив их цветами. Зеркало было заметно отовсюду, но оно воспринималось как элемент затейливого декора.

Второе зеркало, серебряное, они с Готфридом волокли по подземному тоннелю. Эрвин чувствовал себя беззащитным: ему пришлось оставить свой шарик в Гроте Судьбы в обмен на Перстень Правосудия. Эльф терпеть не мог этот артефакт: выкованный с помощью темных заклятий, он обнажал истину и восстанавливал справедливость, но лишал владельца помощи светлых сил. Впрочем, выбора у него не было – озеро гасило любую магию, вблизи него действовали только Ключи Судьбы. Перстень был самым подходящим из них.

Они установили зеркало на самом берегу, и Эрвин сдернул покрывало. Впервые за тысячу лет Хогга увидела дневной свет – сама, а не глазами порабощенных ею Идущих – и он ослепил ее. Туман унесся в глубину грота, вода отхлынула от берега. Это продолжалось недолго, Хогга потянулась к зеркалу, жадно всматриваясь в отражение. Разноцветные мантии жрецов (а она и забыла, что между черным и белым лежит целый спектр ярких оттенков), стоящая спиной к ней фигура с занесенным ножом, приготовленная к закланию овца (о, скорей бы!), и тысячи, тысячи человеческих лиц. Румяных, живых. Почему они живы, когда она мертва? Густое клубящееся облако прилипло к стеклу и распалось на бессчетное количество прозрачных нитей, тянущихся вглубь отражения. По одной на каждого, они станут ее послушным войском.