Мейбл радовалась, наблюдая, как Олив съела кусочек омлета и откусила тост, запив его апельсиновым соком. Неделей раньше она была не способна даже на это.

— Дорогая, — сказала Мейбл, — мы можем сейчас поговорить о твоем будущем?

— Конечно, — ответила Олив, понимая, что впервые в жизни кто-то озаботился ее будущим. Она никогда не думала, что у нее есть будущее. Или богатое прошлое. Она всегда жила настоящим.

— Как только ты поправишься, я собираюсь оформить отказ от права на дом. Знаешь, что это такое?

— Нет.

— Я собираюсь передать тебе права на этот дом с условием, что я смогу жить в нем до конца своей жизни.

Олив смущенно посмотрела на Мейбл:

— Я не понимаю, что это значит.

— Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать после того, что ты мне дала, — сказала Мейбл. — Я хотела оставить дом Армии Спасения, чтобы он не достался государству. Ты ведь знаешь, что дом Фарли передадут государству? У него не было ни наследников, ни завещания, поэтому его заберет штат Калифорния. Думаю, что губернатор Шварценеггер и без того достаточно богат. Ему не нужен мой дом.

Олив явно не понимала, о чем говорит Мейбл.

— Мне — дом? — спросила она. — Вы отдаете мне свой дом?

— Я лишь прошу, чтобы ты заботилась обо мне как можно лучше и как можно дольше. Мы можем нанять сиделку, какую-нибудь филиппинку, чтобы она выполняла неприятные обязанности по уходу за мной, когда я дойду до такого состояния. Мне хотелось бы умереть дома. Думаю, мой доктор поможет. Он добрый и честный человек.

Неожиданно по щекам Олив потекли слезы, и она сказала:

— Я не хочу, чтобы вы умирали, Мейбл.

— Ну-ну, дорогая. — Мейбл похлопала Олив по руке. — Мои родители дожили почти до ста лет. Надеюсь, у меня еще осталось немного времени.

Олив встала, взяла салфетку из коробки, стоящей рядом с креслом Мейбл, и вернулась за стол, вытирая глаза.

— Я больше не пользуюсь этой глупой комнатой для шитья, — сказала Мейбл, — поэтому мы можем превратить ее в твою спальню. Мы ее замечательно отделаем. Там стоит хороший гардероб. Сходим в магазин и заполним его одеждой.

Олив посмотрела на Мейбл по-собачьи мягкими и преданными глазами и спросила:

— У меня будет своя спальня?

— Конечно, дорогая. Но разумеется, у нас будет общая ванная комната. Ты же не будешь возражать, если у тебя не будет отдельной ванной?

Олив хотела ответить, что за всю свою жизнь не имела отдельной ванной. Или собственной спальни. Но она была настолько ошеломлена, что не могла говорить. Она просто покачала головой.

Мейбл продолжала:

— Думаю, мы сейчас же купим надежный автомобиль. Ты ведь умеешь водить машину?

— О да, — кивнула Олив. — Я хорошо вожу.

— Как только купим машину, первым делом поедем на экскурсию на киностудию «Юниверсал». Ты когда-нибудь была на студии «Юниверсал»?

— Нет, — ответила Олив.

— Я тоже, — сказала Мейбл. — Но нам нужно купить складное инвалидное кресло. Не думаю, что выдержу долгую прогулку. Ты не будешь возражать, если тебе придется толкать меня в инвалидном кресле?

— Я сделаю для вас что угодно.

— У тебя есть водительские права?

— Нет. Когда меня арестовали за вождение в состоянии наркотического опьянения, права отобрали. Но я знаю одного хорошего парня по имени Фил, который сможет их сделать. Хотя это очень дорого. Двести долларов.

— Ничего, дорогая, — успокоила ее Мейбл. — У нас куча денег, поэтому мы купим для тебя права. Но когда-нибудь ты должна постараться получить настоящие. — Думая о водительских правах, Мейбл сказала: — Дорогая, мне кажется, что твое настоящее имя не Олив Ойл.

— Нет, это имя дал мне Фарли.

— Да, это на него похоже, — заметила Мейбл. — Каково же твое настоящее имя?

— Аделин Скалли. Но его никто не знает. Когда меня арестовали, я назвалась по-другому.

— Аделин! — воскликнула Мейбл. — «Милая Аделин». Когда я была девочкой, я часто пела эту песню. Мы получим права на это имя. С этого дня ты — Аделин. Какое красивое имя!

Именно в тот момент полосатая кошка Тилли, лежавшая на кофейном столике и ни разу не слышавшая плохого слова в свой адрес с тех пор, как ее спасла Мейбл, прикончила консервы с тунцом и с отвращением столкнула опустевшую банку на пол.

— Бог мой, — сказала Мейбл. — Тилли начинает сердиться. Надо открыть другую банку. В конце концов, если бы не Тилли, мы не смогли бы начать эту новую чудесную жизнь, не так ли?

— Да, — согласилась Аделин, улыбаясь Тилли.

— И никому об этом ни слова, Тилли. — Мейбл погрозила кошке пальцем.

— Я по-настоящему счастлива, Мейбл, — сказала Аделин.

Глядя на ее улыбку, Мейбл заметила:

— Аделин, у тебя такие красивые густые волосы. Держу пари, получится прекрасная прическа. Давай сходим пострижемся и сделаем маникюр. И не хочешь ли ты вставить зубы?

— О да! Мне очень хотелось бы вставить зубы.

— Об этом мы позаботимся в первую очередь, — улыбнулась Мейбл. — Мы купим тебе прекрасные новые зубы!

К началу нового месяца положение с распределением экипажей стало улучшаться. Зрение Мэг Такары быстро улучшалось, и Пророк был доволен. Он предполагал вскоре вернуть ее в патрульную службу.

Энди Маккрей провела неделю в Вашингтоне, где каждый день навещала своего сына в госпитале Уолтера Рида. Вернувшись в Голливуд, она заявила, что стала свидетелем такого мужества, которое нельзя передать словами, и что никогда больше не будет недооценивать поколение своего сына.

В мире нет хуже сплетников, чем полицейские. Не многие из них могут хранить тайны, поэтому по Голливудскому участку поползли слухи, что Энди Маккрей и Брент Хинкл собираются пожениться. Жалостливый Чарли немедленно прокомментировал это событие в своем стиле.

— Еще одна церемония обмена «браслетами», — заметил он, обращаясь к Виктору Черненко. — Сейчас они называют друг друга «рыбками» и «зайчиками», а через шесть месяцев вышибут друг другу мозги. Так всегда происходит в Голливуде.

Виктор был счастлив, узнав, что его признали лучшим детективом квартала в Голливудском участке, и не обратил никакого внимания на прозаические замечания Жалостливого Чарли. Он сам обожал такие проявления нежности.

В тот вечер, перед тем как пойти домой, он позвонил жене и сказал:

— Я так рад, моя рыбка. Хочет ли моя маленькая ласточка, чтобы я купил биг-маков и клубничного мороженого?

Приближался День независимости, и Пророк полагал, что вполне удачно расставил экипажи. Когда Фаусто и Баджи принесли на подпись рапорт, он сказал: