крови. Но Екатерина прекрасно понимала, что хотя она и стала хозяйкой в Санкт-Петербурге и ее признали народ, политические деятели, а также представители церкви, Петру об этом еще ничего не было известно. Он все еще считал себя императором. Возможно, он по-прежнему верил в лояльность немецкой армии и флота в Кронштадте. Гольштейнские солдаты, находившиеся теперь в Ораниенбауме, наверняка поддержали бы своего повелителя. Чтобы утвердиться в своей победе, Екатерина должна была изолировать Петра и заставить его отречься. Гольштейнцев необходимо было разоружить, а флот и всех русских солдат, находившихся рядом со столицей, убедить присоединиться к ней. Ключом к успеху был Петр – он оставался на свободе, все еще не отрекся, а значит, и не был свержен. Если бы он смог объединиться с русской армии в Германии и призвать в качестве поддержки короля Пруссии, то гражданская война оказалась бы неизбежной. Поэтому его нужно было найти, задержать и убедить смириться со случившимся.

После безумного и триумфального дня Екатерина чувствовала себя обессиленной, но, движимая волнением и амбициями, она решила закончить начатое. Преданные ей гвардейские полки должны были отправиться в Ораниенбаум и арестовать Петра III. В тот момент Екатерина приняла еще одно драматичное решение – она будет руководить этим походом. Сначала она объявила себя полковником Преображенского полка – это являлось традиционной привилегией русского государя. Взяв у разных офицеров предметы униформы, она облачилась в нее, а на голову надела черную треуголку, украшенную дубовыми листьями. Но одной детали не хватало. Двадцатидвухлетний младший офицер кавалерии выехал из строя и передал императрице отсутствующую у нее портупею. Офицеры нахмурились столь дерзкому поступку, однако его гордая, уверенная манера держать себя понравилась императрице, которая приняла дар с улыбкой. Она спросила его имя – это был Григорий Потемкин. Екатерина не забудет его лицо, имя и поступок.

Было уже около десяти часов вечера. Екатерина села на белого жеребца, заняла место во главе трех гвардейских полков, конной гвардии и двух пехотных полков, выстроенных в линию, и повела четырнадцать тысяч военных из Санкт-Петербурга в Ораниенбаум. Это было весьма драматичное зрелище – худенькая фигура Екатерины, прекрасной наездницы, во главе длинной колонны марширующих мужчин. Рядом с ней ехал Кирилл Разумовский, полковник Семеновского полка, и княгиня Дашкова, также одетая в форму Преображенского полка, которую она взяла у одного из молодых офицеров. Это была минута ее славы, она находилась рядом со своей любимой императрицей и выглядела – по ее собственным словам – как «пятнадцатилетний мальчик». Тем вечером она чувствовала себя важным действующим лицом в большом приключении. В конечном счете именно ее самонадеянность стала причиной того, что она потеряла дружбу, которую так ценила, но в тот вечер ничто не омрачало ее отношений с императрицей. Несмотря на энтузиазм, владевший заговорщиками при отбытии, все участники марша – императрица, княгиня, офицеры и солдаты – были утомлены. Когда колонна достигла деревянной избушки по дороге в Петергоф, Екатерина приказала остановиться. Солдаты напоили лошадей и разбили лагерь в открытом поле. Екатерина и Дашкова, обе в мундирах, легли в деревенском доме на одной узкой постели. Однако женщины были слишком взволнованы, чтобы уснуть.

Перед тем как покинуть Санкт-Петербург, Екатерина послала несколько писем. Одно из них – в островную крепость Кронштадт, где стояли корабли, с сообщением о своем восхождении на престол. Особый курьер отбыл в находившуюся в Померании армию, командующим которой являлся брат Никиты Панина – генерала Петр Панин. Еще один гонец отправился в Селезию к генералу Захару Чернышеву с приказом немедленно возвращаться вместе с армией в Россию. Если король Пруссии попытается этому помешать, Чернышев должен был «присоединиться к ближайшему корпусу Ее Императорского Величества Римской империи императрицы Австрии». Перед отъездом она также написала в Сенат: «Я отправляюсь вместе с армией, чтобы обеспечить безопасность трона, и вверяю заботам вашим как верховных государственных мужей, пользующихся моим полным доверием, родную землю, народ и моего сына».

Тем утром, 28 июня, когда Екатерина была провозглашена государыней Всея Руси в Казанском кафедральном соборе в Санкт-Петербурге, Петр III, одетый в синюю прусскую форму, муштровал своих гольштейнских солдат на плацу в Ораниенбауме. По завершении он велел подать шесть больших экипажей, которые должны были отвезти его и свиту в Петергоф, где, как он уже оповестил Екатерину, готовились отпраздновать его именины, день Петра и Павла. На императорском празднике должны были присутствовать Елизавета Воронцова, ее дядя, канцлер Михаил Воронцов, прусский посол барон фон Гольтц, граф Александр Шувалов, пожилой фельдмаршал граф Миних и старший сенатор князь Трубецкой. Многие из этих вельможных особ отправились в сопровождении жен. Кроме того, в свите находилось шестнадцать юных фрейлин, которым вменялось в обязанность прислуживать будущей императрице. Эта процессия выехала без обычного сопровождения гусар – Петр забыл отдать соответствующие распоряжения.

В приподнятом расположении духа компания прибыла в Петергоф в два часа дня. Кареты остановились перед павильоном Монплезир, где их должна была ждать Екатерина, готовая поздравить супруга с именинами. Но двери и окна павильона оказались закрытыми, и никто не вышел, чтобы поприветствовать их. В павильоне не было никого, кроме перепуганных слуг, которые лишь сообщили, что императрица уехала рано утром, и никто не знал, куда она направилась. Отказываясь верить тому, что он увидел и услышал, Петр вошел в домик императора и стал бегать из комнаты в комнату, заглядывая под кровати, переворачивая матрасы, но нашел лишь парадное платье, которое Екатерина подготовила заранее и в котором собиралась присутствовать на празднике в честь именин Петра. Взбешенный тем, что Екатерина испортила ему праздник, он закричал на Воронцову: «Разве я не говорил тебе, она что-то замышляет?» После часа суматохи и смятения канцлер Михаил Воронцов вызвался съездить в Санкт-Петербург, куда, вероятно, уехала Екатерина, чтобы «серьезно поговорить с императрицей». Александр Шувалов и князь Трубецкой согласились сопровождать его. В шесть часов, когда они добрались до города, Екатерина все еще была там, и Воронцов предпринял попытку убедить ее сдаться на милость своего мужа и суверена. Екатерина приказала вывести его на дворцовый балкон и показать ликующую толпу внизу. «Передайте свое послание им, – велела она. – Они здесь командуют. Я лишь подчиняюсь». Воронцова отвели в дом, где тем же вечером он написал Екатерине, как «своей самой милостивой государыне, которую самое непостижимое Провидение возвело на императорский трон». Он попросил освободить его от всех чинов и должностей и разрешить ему провести остаток своих дней в уединении. Еще до наступления вечера Александр Шувалов поклялся в верности Екатерине.

В три часа дня после того, как эти эмиссары покинули Петергоф, Петр получил первую обрывочную информацию о произошедшем перевороте. Баржа, плывущая из города по заливу, привезла фейерверки, которые должны были использовать