– Иметь такую защиту, в то время как другие остаются незащищёнными, полагаю для себя невозможным.

Терпению лейтенанта Малаха мог бы позавидовать любой купец.

– Вы не вполне правильно меня поняли, Владимир Николаевич. Иметь или не иметь эту защиту – дело добровольное и зависит лишь от вашего желания… и кошелька.

– Вы хотите сказать, любой может купить эту штуку за деньги?

– Да, но есть ограничения. По моим данным, сейчас готовы пять комплектов для членов нашей экспедиции и ещё семь на продажу. На изготовление большего количества потребуются соответствующие кристаллы. Наибольшая из проблем как раз связана с ними. Пока найдут нужный размер… Две недели сроку, не меньше, а скорее все три. И работу прибавьте, но тут затрата времени сравнительно небольшая. Это одно обстоятельство, но есть и другое. Попадание тяжёлой пули в человека, возможно, собьёт его с ног, а уж ядро точно швырнёт на землю. И тогда от ссадин, ушибов и прочего в том же роде щит не убережёт.

Последовал резонный вопрос:

– Сколько же такой… кхм… энергический щит стоит?

– На ваши деньги – пять рублей золотом. Ну, или серебром по курсу.

Семаков задумался.

– Знаете, Малах Надирович, я не готов дать немедленный ответ. Мне нужно посоветоваться с подчинёнными.

Совещание офицеров «Морского дракона» было собрано с рекордной быстротой: через двадцать минут после того, как командир появился в рубке. Вводная была выслушана в молчании, наполненном прикидками и вариантами. Разумеется, первым слово получил младший в чине.

– Господа, не спорю, предложенный механизм может быть полезен весьма. Что до меня, то согласен экономить и две недели есть пустые щи. Но, как мне кажется, понадобится защитить также комендора и первого в цепочке подносчиков – иными словами, тех, кто на палубе. После офицеров это наиболее ценные люди, полноценной замены им нет.

– Чуть поправлю вас, Иван Андреевич: не комендора, а комендоров – гранатомётов-то два.

– Имеете резон, Михаил Григорьевич, но включите сюда также подносчиков. Предлагаю выкупить эти штуковины для нижних чинов. Им-то не по карману.

– А те, кто в трюмах?

– У них-то есть хоть и плохонькая, но защита: железная обшивка да ещё этажерки с гранатами.

– Вот ещё что пришло в голову, Владимир Николаевич. Представьте себе: удар ядра, человека сшибает с ног – и летит он за борт.

– Сети натянуть между леерами и палубой – вот средство.

– Не согласен! К леерам их привязать – задача плёвая, а снизу как крепить?

– Да хоть гвоздями к палубному настилу.

– А как же картечник наш?

Повисло тягостное молчание.

– Никак. Не хватит у купцов товара.

– Учтите, Владимир Николаевич: картечник лежит за своей скорострелкой, а не стоит во весь рост; в него попасть труднее.

– Да-с, ничего не сделать… Ну, молитву во спасение только что прочитать.

– Есть всё же средство: старая их защита. Согласитесь, господа: больше, чем ничего. За неё наверняка много не возьмут.

– Подвожу итоги, господа. Моя доля больше просто по величине жалованья. Вот деньги за меня и за двух нижних чинов.

– Вот за меня и за одного матроса.

– И от меня то же самое. Владимир Николаевич, как понимаю, вам получать товар?

– Разумеется, господа. Беру это на себя.

Ночь благоприятствовала воздушному налёту, и таковой удался. После этого, как обычно, крылатый полетел на разведку. И она пошла чуть-чуть криво.

Сударь капитан второго ранга предположил вслух, что вышедшая из Босфора эскадра идёт бомбить Севастополь. Дракон принял это как вводную. Местоположение Таррот вычислил, зная скорость и направление. Дракон был неплохим штурманом по человеческим меркам. Русское слово «невязка»[22] было ему незнакомо, но понятие он прекрасно знал. Она составила примерно тридцать маэрских миль к западу. Причина этого, конечно, осталась неизвестной, но дракон предположил, что эскадра опасается встречи с тем русским кораблём, который был назван в его честь. Разумеется, столь ничтожное отклонение от предполагаемого курса не могло помешать отыскать эскадру в море: водный сигнал добивал на куда большее расстояние. Про себя Таррот решил, что обязательно доложит об этом обстоятельстве.

Однако имелось некоторое обстоятельство, которое дракон заметил, но не придал значения. Мало того: и российская разведка его упустила. В самый последний момент на шканцах соорудили боевую рубку с бронёй из дюймового железа. Ставить нечто более солидное инженер-кораблестроитель не мог: броневых плит в тот момент не оказалось, а если и были бы, то их установка уменьшила бы остойчивость.

Желание адмирала Нахимова побриться перед приёмом посетителей вызвало у Мариэлы кислую гримаску. Технологию бритья она представляла и потому опасалась небрежности брадобрея, который вполне мог в процессе неправильно повернуть голову Нахимова. Магическое же бритье госпожа доктор справедливо сочла зряшной потерей энергии.

По этой причине Павел Степанович предстал перед посетителями в не совсем прежнем виде. Второй признак недавнего ранения состоял в повязке вокруг головы: Мариэла посчитала, что она может служить дополнительной защитой места, где была рана. Зато глаза адмирала блестели вполне здоровым блеском, а голос был бодр и энергичен.

Первым посетителем был капитан второго ранга Семаков. Выслушав дежурные пожелания скорейшего выздоровления и предложив, как обычно, «без чинов», адмирал начал свой расспрос.

– Владимир Николаевич, я сейчас не буду касаться дел на укреплениях. Мне предстоят иные посетители, да-с. Барон Остен-Сакен и князь Васильчиков. Уж они о сухопутных делах доложат в подробностях. Больше меня интересует положение дел на море.

– Эскадра в пятнадцать вымпелов вышла из Босфора. В неё входят три броненосца, их буксируют три колёсных пароходофрегата. Остальные шли под парусами, но мой разведчик не смог разглядеть, были на них дымовые трубы или нет.

– Хорошая у вас разведка, Владимир Николаевич. Хотя…

На лице Нахимова мелькнула и скрылась хитрая улыбка.

– Так точно, Павел Степанович, это постарался тот самый господин, которого вы видели… – рука Семакова изобразила неопределённый жест, – там, вдали.

Взгляд адмирала снова сделался острым.

– Какой может быть точка назначения? Ваши предположения-с?

– Севастополь! – отрубил гость. Но тут же Семаков постарался смягчить тон: – Виноват, Павел Степанович, более ничего на ум не приходит.