Я чувствую, как расстояние между нами увеличивается, и думаю, что это, похоже, и означает быть плохим отцом – всегда находить причину уйти. И какой бы достойной и вдохновляющей эта причина ни казалась ребенку, она сделается пустой и фальшивой в глазах мужчины, в которого он скоро превратится.

31. Эфраим

Воздушные змеи

Через полторы недели после моей первой встречи с кроликом Кобачи заканчивает заказанную ему работу, на четыре дня позже графика и за три дня до главного события. Меня это бесит: он отправил в шлак все мое расписание. Все было бы не так хлопотно, если бы не внезапное обострение бдительности в Гиперионе. Что-то случилось – нечто такое, что хотят скрыть от широкой публики. По голографическим каналам никаких новостей нет. Там только политическая война между патрициями правительницы и «Вокс попули» – они поносят друг друга в прессе по поводу заключения мира. Половина флота с Меркурия возвращается домой – так вещают говорящие головы, – поскольку сенат боится, что Жнец соберет армаду и вернется, чтобы лишить его власти. А мы тем временем изо всех сил корректируем план, чтобы усиление мер безопасности не зашлаковало всю нашу тяжелую работу.

Кобачи вносит сделанные в последнюю минуту поправки, согнувшись над верстаком, как близорукий иерофант. Я сижу в жестком кресле-трансформере и успокаиваю нервы, выкурив уже полпачки сигарет. Я просматриваю письма от контрагентов на своем датападе-дубле, уже десятом за последний месяц. Даже используя фрилансеров синдиката, все приходится делать по частям, чтобы ни один контрагент не смог ткнуть в нас пальцем, если все вдруг накроется медным тазом. А именно к такому исходу, похоже, мы и стремимся, невзирая на всю продуманность моего плана. Такое впечатление, что это понимаю я один. Кира и Дано в восторге от нового снаряжения, а Вольга все время не в духе, как будто кто-то украл ее любимую игрушку. Всякий раз, когда я спрашиваю, почему она такая расстроенная, Вольга улыбается и говорит, что все в прядке. Зная ее, я понимаю, что этот заказ внушает ей сомнения. Но сомнения никогда прежде не мешали ей следовать за мной.

Я улыбаюсь, увидев сообщение от самого́ черного зверя: Горго раздобыл гравиколодец. Чувствую себя ребенком, который хотел поиграть с ящерицей, а когда проснулся, увидел сидящего на лужайке дракона.

Смотрю на часы. Мы с кроликом встречаемся в парке Аристотеля в два часа, а уже почти час. Кира с Дано хотели, чтобы я в первый же день подсунул девчонке закладку. Они беспокоились, что я буду недостаточно очарователен для того, чтобы вторая встреча наверняка состоялась. Слишком много переменных, говорили они. Кира разбирается в компьютерах, а Дано в финтах, но вот человеческую природу оставьте мне.

Мы переписывались с тех пор, как расстались. Поначалу все шло легко. Мы делились шуточками, рассуждениями о чванстве увешанных драгоценностями обитателей Луны. Сперва было скучно. Она была всего лишь ребенком, осознавшим, что может насмехаться над миром. Я ожидал, что она так и будет изливать яд. Но чем свободнее она себя чувствовала, тем добрее становилась и тем тяжелее был черный грубый камень, давивший мне на сердце. Она чем-то напоминала мне Тригга. Добрая душа из захолустья перебирается в большой прогнивший город, и вот он я – организатор торжественной встречи. Некоторые люди просто чертовски невезучи.

Я раздраженно смотрю на часы.

– Кобачи. Как там, готово? – (Он не отвечает.) – Эй, геккон, я к тебе обращаюсь!

Кобачи поднимает голову и таращится на меня; его глаза увеличены линзами.

– Вполне. Вполне. Иди посмотри. – Он отодвигается в сторону, уступая мне место.

Я беру маленький металлический дрон со стола, верчу в руках и сравниваю с образцом – это медальон с Вакхом, висящий у меня на шее. Превосходная копия, только чуть тяжелее.

– Лицо в точности такое, как ты просил. Милое и нежное, живое и сострадательное, но в глазах пляшут бесенята, а?

– Это будет работать?

– Ручаюсь своей репутацией.

– Не только репутацией, Кобачи. – Я похлопываю его по щеке и вешаю медальон на шею, а второй прячу в карман. Потом направляюсь к двери. – Синдикат возместит расходы.

В туалете переодеваюсь в одежду Филиппа и прикрепляю к лицу его бороду. Наношу косметику на фальшивые шрамы и вставляю поддельную сетчатку глаз, приобретенную на черном рынке; она делает мои глаза серыми – очень бледными, почти белыми. Стоя перед зеркалом, я кручу перед собой раздвижную трость и прорабатываю выражение разнообразных эмоций, чтобы проверить, нет ли складок на макияже и шрамах из искусственной плоти.

– Склонность пешехода к круговому передвижению – это педантичный пароксизм плеоназма безапелляционных водителей, приводящий иногда к отцеубийству, которое невозможно полностью предотвратить.

Я повторяю эту фразу четыре раза, пока не улавливаю претенциозный выговор Филиппа, обожающего многосложные слова. Удовлетворенный результатом, я в последний раз проверяю медальон с Вакхом и убираю его. Холодный металл скользит под рубашку и касается моей кожи. Пусть ждет своего момента. Медальон необычно тяжелый. Заметит ли она? Я смотрю на себя в зеркало. В слабом свете мои зрачки расширены. Я погружаюсь в их черноту, вспоминая, как та золотая протыкала Тригга своим клинком. Следом приходят слова Холидей…

Что бы подумал Тригг обо мне теперь?

Я достаю дозатор золадона и активирую вредилку у меня на воротнике.

Поймав такси до парка Аристотеля, я нахожу кролика – она ждет меня под старым платаном, повидавшим не менее пяти правителей. Она смотрит, как белки гоняются друг за дружкой по ветвям.

– Ну наконец-то! – Она вскакивает, глядя на меня большими глазами цвета ржавчины.

Сегодня ее волосы выглядят более модно: они выпрямлены и спускаются ниже ушей. Прежняя прическа нравилась мне больше. В змеином холоде золадона я препарирую девушку. Город уже меняет ее. Прическа, серебристый лак на ногтях, черная куртка из искусственной кожи с пурпурными огоньками на рукаве – все это разъедает романтическую пасторальную мистику, которую я воздвиг вокруг нее. Тригга город так и не сумел изменить, не считая коралловых серег и той ужасной куртки. По крайней мере, девчонка все еще разговаривает так, будто только вылезла на свет из шахты, – но это до поры до времени.

– Привет, старина! Я уже начала думать, что тебя сбил чертов поезд. Я тут сижу почти как старая дева.

На самом деле она думала вовсе не это. Она думала, что я ее бросил. Так всегда думаешь, когда ты один. Что ты всегда будешь один, а любая нынешняя компания – отклонение от нормы.

Сохраняя холод внутри, я изображаю улыбку и касаюсь своей