— Эта женщина. Каррас.

— Возможно. Это также могла быть какая-то дополнительная информация, сигнал, опровергающий идею о невменяемости Хейвелока, о том, что он маньяк. Из этого гипотетического сигнала вытекало, что он не менее здоров, чем они сами; совершенно нормальный человек, оказавшийся перед ужасной дилеммой, созданной чужими руками.

— Что соответствует действительности, — негромко заметил Брукс.

— Именно так, — согласился Брэдфорд. — Как же они должны были поступить в таком случае?

— Искать помощи, — сказал Хэльярд. — Просить совета.

— Указаний, — добавил политик.

— Иными словами, — суммировал Брэдфорд, — особенно в свете того, что факты не совсем ясны, разделить с кем-то ответственность за окончательное решение. И через несколько часов это решение было принято, а они все погибли... и мы не знаем, кто это совершил, кто сделал последний звонок в Рим. Мы только можем предположить, что это был некто, приобщенный к секретной деятельности и кому доверяли настолько, чтобы поделиться паролем — «Двусмысленность». Вот этот человек и принял окончательное решение; он позвонил в Рим.

— Но Уоррен не зафиксировал звонок, — заметил Брукс. — Почему? Как это могло произойти?

— Так же, как происходило и до этого, господин посол. Используется специальная линия, связанная с телефонным комплексом где-то в Арлингтоне, распоряжение подкрепляется необходимым паролем и при этом делается просьба: исходя из требований внутренней безопасности не вносить разговор в журнал. Практически это приказ. Не остается никакого следа — ни заметки в журнале, ни магнитной пленки, ни упоминания о распоряжении. Человек в Риме польщен, он попал в число избранных. Лицо, облаченное правом принимать важнейшие решения, доверяет ему больше, чем его коллегам. Кроме того, какая разница? Отдавшего окончательный приказ всегда можно выявить через того, кто сообщил пароль — в данном случае через начальника Консульских операций Дэниела Стерна. Но он уже мертв.

— Все это отвратительно, — сказал Брукс, не поднимая головы от бумаг. — Человека хотят казнить за то, что он прав, а когда попытка убить его проваливается, он же объявляется ответственным за смерть покушавшихся на него убийц. При этом на него навешивается ярлык убийцы. И мы не знаем, кто формально отдал этот приказ. Не можем найти его. Что мы за люди после этого?

— Люди, которые свято блюдут тайны, — послышался голос позади подиума. Из открывшейся в стене белой двери вышел президент. — Простите меня за то, что я наблюдал за вами и слушал. Частенько бывает полезно сделать это со стороны.

— Тайны, мистер президент?

— Да, Мэл, — ответил Беркуист, направляясь к своему креслу. — Для обозначения тайн мы напридумывали массу терминов — «совершенно секретно», «только для чтения», «высшая степень секретности», «требуется специальный допуск», «копирование запрещено», «допуск разрешен по представлении пароля»... Видите, сколько их! Мы шпигуем кабинеты и телефонные линии приборами, извещающими нас, если поставлены «жучки» и предпринимаются попытки перехвата, разрабатываем приспособления, способные ввести в заблуждение установленные нами же следящие приборы. Мы глушим радиоволны, включая спутниковую связь, и преодолеваем глушение лазерными лучами, нагруженным нашими посланиями. Мы наглухо закрываем важнейшую информацию таким образом, чтобы иметь возможность по своему желанию организовать «утечку» выгодных для нас фрагментов. Основная масса сведений, естественно, остается под замком. Одному правительственному учреждению мы говорим одно, а другому — нечто совершенно противоположное, и все для того, чтобы удержать в секрете третье, что на самом деле и соответствует действительности. В эпоху высочайшего развития коммуникаций мы стараемся изо всех сил разрушить эти коммуникации, используем достижения науки с патологической извращенностью. — Президент сел, взглянул на фотографию убитого в Риме и положил ее на стол изображением вниз. — Сохранение тайн и препятствование потоку точной информации стало главной целью развития всей нашей техники связи. Какая ирония скрыта в этом, не правда ли?

— Но, к сожалению, часто сохранение тайны имеет жизненно важное значение, — сказал Брэдфорд.

— Наверное. Как бы хотелось быть в этом уверенным. Вы знаете, я сейчас по ночам часто думаю — а что, если бы мы не старались сохранить все в тайне три месяца назад... может, и не стояла бы теперь перед нами эта проблема...

— Наши возможности были чрезвычайно ограничены, господин президент, — твердо произнес заместитель госсекретаря. — Не исключено, что мы сейчас стояли бы перед лицом худшего кризиса.

— Худшего, Эмори?

— Если и не худшего, то более раннего. Время — наш единственный союзник.

— И нам следует с толком использовать каждую минуту, — согласился Беркуист, переводя взгляд с генерала на Брукса. — Итак, теперь вы оба знаете, что произошло за последние семьдесят два часа и понимаете, почему я вызвал вас в Вашингтон.

— Мы не знаем лишь самого важного фактора — реакции Парсифаля, — бросил государственный деятель.

— Никакой реакции, — ответил президент.

— В таком случае он ничего не знает, — энергично заметил Хэльярд.

— Если бы эти слова как истина были вырублены на скале, то я спал бы спокойно по ночам, — откликнулся Беркуист.

— Когда он в последний раз выходил с вами на связь? — спросил Брукс.

— Шестнадцать дней тому назад. Не было смысла вас извещать. Просто последовало очередное требование, такое же возмутительное и такое же идиотское.

— Какой прогресс был достигнут в отношении предыдущих требований? — продолжал посол.

— Ничего нового. Пятнадцать дней назад мы перевели восемьсот миллионов долларов в банки на Багамах, Каймановых островах и в Латинской Америке. Мы соблюдали все... — президент замолчал и приподнял угол фотографии. Мелькнули залитые кровью брюки старшего атташе, — все предосторожности, которые он от нас требовал. Он хотел иметь возможность безопасно проверять в любое время наличие денег на номерных вкладах в Цюрихе и Берне. Из всей суммы он не тронул ни цента, но три раза осуществлял проверку вкладов в Швейцарии. С остальными банками в связь не вступал. Его вовсе не интересуют деньги. Они всего лишь служат средством подтверждения нашей уязвимости. Парсифаль уверен, что мы выполним все его требования. — Беркуист помолчал и продолжил еле слышно: — Видит Бог, и мы ничего не можем сделать...

Тишина, нависшая над столом, свидетельствовала о реальности того, о чем было страшно даже подумать. Нарушил молчание генерал. Покопавшись в своих записях, он будничным, деловым тоном обратился к Брэдфорду.

— Есть еще парочка темных мест. Не могли бы вы пояснить?..

— Я могу лишь предполагать, — ответил Брэдфорд. — Но даже и в этом случае нам придется обратиться к самому началу событий. К тому, что произошло до Рима.

— Коста-Брава? — презрительно бросил Брукс.

— Еще раньше, господин посол. К тому времени, когда мы с вами согласились, что Коста-Брава должна иметь место.