лежащего у сейфа человека, — вставайте, капитан уже здесь. Будем передавать документы!

Он вновь попытался подняться, для чего схватился рукой за шторы над кроватью. Кресло развернулось в мою сторону, штора оборвалась, и он рухнул на меня всей тяжестью. Чтобы не упасть вместе с ним, пришлось выпустить чемодан и обхватить капитана.

— Молодец, то есть спасибо, — он развел руками и сделал попытку поклониться. — Значит, меня уважаешь? Я тебя тоже. Давай выпьем за это.

В этот момент ему стало плохо, он зажал рукой рот. Я едва успел его оттолкнуть. Липкое и противное отвращение охватило меня, схватив чемодан, выскочил из каюты и, не разбирая дороги, почти побежал к проходной, ни о чем не думая. Хотелось только одного — уйти как можно дальше от судна. Нет, конечно, я не отступал насовсем, просто хотелось очиститься от грязи увиденного, собраться с силами.

У пакгауза меня остановили Уно Лиивранд и Эраст Меллер. Капитаны возвращались из города на свои суда.

— Бежал беглец быстрее лани, — дружески произнес Меллер, схватил меня за рукав и продолжил: — Ты куда, Одиссей?

— Ну, сто ты полтаешь, Эраст? Не видишь у капитана рулевка откасала. Телай стоп масына и посли со мной, — обратился Уно ко мне. — А ты, Эраст, иди на "Фергану" и скажи, пусть утром нового капитана встресяют.

Через несколько минут, на диване уютной каюты Меллера, приняв душ и одетый в его халат, я приходил в себя. Мои брюки чистила и отглаживала буфетчица стоящей лагом "Кейлы", а ее капитан Уно Лиивранд, знакомый еще по плаванию курсантом на практике, большой и домашний, как эстонский хуторянин, наливая коньяк, гудел возмущенный, путая русские и эстонские слова:

— Зас…цы! Устроили из каюты ыллепоод (пивную). Старпом, курат, учить меня надумал, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, говорит. Я этого йёдика (пьяницу) мордой в раковину, чтобы знал, как надо капитана уважать. Сказал им, чтобы завтра в полдень пароход блестел, как яхта, иначе всех, как котят, утоплю.

— Что ты разошелся? Чего доброго всю команду перетопишь, с кем молодой капитан в море пойдет? — урезонил его Меллер. — Кстати, а где папа Карла, так звали за глаза на флоте капитана-наставника Карла Леемета? Он ведь с тобой должен был прилететь?

— Собирался прибыть завтра к вечеру, у него с документами какая-то задержка, — ответил я, чувствуя, как прихожу в нормальное состояние, отчего стало стыдно за проявленную слабость.

— Ну и хорошо, повезло зас…цам. Карл мужик осторожный, на себя ничего не возьмет, уже в конторе всё бы знали. Повезло.

— Ну, ты даешь, Эраст, — Лиивранд выразительно постучал себе по лбу. — Это кому повезло? Капитана-то уже скушали, теперь его никто не спасет.

— Сам он виноват. — Меллер так же постучал по лбу, — не о нем речь, мульг несчастный. Это я про Веселова говорю, вот ему повезло. — Он посмотрел на меня.

— Повезло, конечно, — согласился Уно. — Карл подумал бы, что он струсил, а я думаю, что молодой капитан просто растерялся.

Мне стало стыдно еще больше, я почувствовал, как краска заливает лицо и "загорелись" уши.

— А вот это ты зря, — положил на плечо мне руку Меллер. — Что было, то было, а кто видел, не скажут, а значит, и говорить не о чем. Твой предшественник больной человек, сломала его наша кораблядская жизнь, потерял он главное в нашей работе — умение вовремя остановиться. Такое с нашим братом бывает от одиночества, тоски, от обиды. Борис к тому же очень впечатлительный, все к сердцу принимает, но человек он честный, других за собой не потянет. Знаешь, что он сказал, когда узнал, что ты его менять будешь?

"То, что меня сняли — справедливо. Сам виноват, а вот перед Михалычем ужас, как стыдно. Я ведь ему слово давал, подвел, выходит". Ждал он тебя, терпел, не пил. Если бы не праздник, то дождался бы. А старпом у него, а теперь у тебя, гад порядочный, смотри, чтобы тебя не задавил, он лет на десять старше, и "подвигов" за ним, что хвост у павлина — разноцветный и длинный. Может, поменяемся? У меня парнишка твоих лет из Макаровки, но очень толковый. Я с твоим долго церемониться не буду, мне нельзя — у меня у самого последнее триста тридцать третье китайское предупреждение от парткома.

— Спасибо, мне уже предлагали, но я отказался. Я что, особенный?

— Правильно, — согласился Лиивранд. — Ты вспомни Эдуарда Яхимовича, ему всегда на исправление снятых капитанов старпомами присылали, и он никогда не отказывался, а ведь мог. Вот с него пример и бери, но если чиф не поймет — не тяни, он и так уже экипаж испортил.

— С Эдуарда пример бери, он-то точно с подлецами не церемонился, — заключил Меллер, и они, переглянувшись, стали одеваться. Я, было, приподнялся с дивана, но Эраст Николаевич остановил.

— Мы пошли, а ты оставайся. Коньяк-то выпей! Обязательно весь, залпом, и ложись, будь хозяином, а мы пойдем к Уно на "Кейлу", "пулечку" распишем до утра. Нам еще в ожидании груза дня четыре стоять — отоспимся.

Я сделал, как советовали, и почувствовал, как расслабляются мышцы и закрываются глаза. Хорошо, когда рядом такие люди, подумалось, я повернулся лицом к спинке дивана и погрузился в сон, словно провалился куда-то.

Проснулся оттого, что кто-то ходил по каюте и расставлял посуду на столе. Пахло свежезаваренным кофе, копченой колбасой и яичницей. В сумерках каюты я разглядел пожилую женщину, которая, увидев, что я проснулся, улыбнулась и произнесла добрым домашним голосом: — С добрым утром, товарищ капитан. Эраст Николаевич попросил вас накормить, сами-то они оторваться от игры не могут, а вас велели разбудить, да вы и сами проснулись. Я ванну приготовила, как велели, и полотенце новое повесила. Только вы смотрите, чтобы завтрак не остыл, а я к себе на "Кейлу" пойду, обед готовить.

Несмотря на то, что судно Меллера было еще меньше, чем мое, каюта капитана на нем имела все удобства, как на лайнере, только в миниатюре. На зависть всем плавающим на "поляках" и "Тиссах", каюта капитана на "Кери" занимала практически весь этаж надстройки, а ванная комната помогала восстановиться после трудных часов на мостике лучше, чем рюмка коньяка. Вот и сейчас, после погружения в горячую воду, я чувствовал себя совершенно отдохнувшим и готовым взяться за дела, но появившиеся капитаны на время придержали мое рвение.

— Сядем перед дорогой в настоящую кораблядскую жизнь на долгие годы, возможно до деревянного бушлата, — Меллер сел рядом, Лиивранд втиснулся в кресло у буфета. — Нелегка наша доля, ты это и