3

Настроение было унылое и у Савичева с Микишиным: нет ничего противнее, чем делать работу, которая все равно не даст нужного результата.

Савичев, отодрав внутреннюю обшивку джипа, добрался до металла и начал аккуратно стучать молотком, выправляя кузов. Время от времени вылезал, чтобы посмотреть с той стороны, хорошо ли получается. Получалось плохо. А Микишин химичил с краской, добиваясь черного цвета нужного оттенка и блеска. Вот вроде похожий колер. Он пошел к машине, внимательно глядя на краску, чтобы не расплескать. А вот под ноги не посмотрел – и споткнулся. Почти вся краска тут же оказалась на боку машины и потекла вниз; цвет ее при этом оказался не таким уж черным, скорее зеленоватым. Микишин выругался, схватил ветошь, чтобы вытереть, но проклятая краска на глазах сохла и не вытиралась, а оставалась грязными разводами и полосами. В это время Савичев, борясь с особо глубокой вмятиной, ударил по ней посильнее и она выгнулась в обратную сторону, став выпуклостью.

Савичев вышел из машины. Он глядел на выпуклость, а Микишин глядел на разводы. Подошел Виталий. Он не стал ругаться на них, понимая: сделали, что могли.

– Гори оно все синим пламенем! – в сердцах сказал Виталий. – Вот что, мужики, бросайте эту самодеятельность. У меня друг в Сарайске, в автосервисе для иномарок работает, сейчас пойду позвоню ему, пусть приедет. У него и краска специальная есть, и инструменты.

– А платить ему кто будет? – спросил Савичев.

– У нас с ним свои счеты.

И Виталий пошел домой. Не к родителям, где жил в последние дни, а именно домой, потому что у него там была записная книжка с телефоном сарайского автосервисного друга.

4

Он пошел домой, а Кравцов в это время собирал вещи.

Он собирал вещи и говорил с Цезарем:

– Все, брат. Хватит. Пора. Совсем я запутался. Что я тут делаю вообще, ты можешь сказать?

Цезарь сказать не мог, но вилял хвостом, одобряя принятое решение.

Однако Кравцов вдруг прервал сборы.

– Нет, так тоже нельзя. Надо же обсудить, понять. Себя в том числе. А? Как ты думаешь?

Цезарь лег и положил голову на лапы. Кравцов оценил это в свою пользу:

– Правильно. Я всего-навсего поговорю...

Через несколько минут он был у дома Ступиных. Людмилу он нашел в саду. Она не уехала, но вещи оставались пока уложенными. Она ходила и думала о чем-то. Так ходят и так думают, когда кого-то ждут. Поэтому Людмила обернулась, еще не увидев и не услышав Кравцова. В глазах появилась радость. Она сказала:

– Ну зачем? Зачем ты пришел, все сказано уже!

– Разве? Ничего не сказано.

– И не надо! Мы запутались. И не распутаемся. Хочешь откровенно?

– Конечно.

– Знаешь, как бы я себя повела в городе буквально еще год назад? Я бы просто сказала тебе: Паша, ты мне нравишься, а я такая женщина, что не привыкла себе ни в чем отказывать. Вот и все! Встретились бы раза два-три, получили удовольствие – или не получили, неважно, и живем себе дальше спокойно! А тут непонятно, что со мной происходит. – Людмила усмехнулась. – Перед мужем совестно, надо же! И даже перед этой девочкой, вообще уже дичь полная!

– Перед какой девочкой? – не понял Кравцов.

– Перед Ниной, которая тебя любит безумно. Не заметил?

– Я думал, просто...

– Он думал!.. Нет, Паша, ты, скорее всего, притворяешься. Потому что если не притворяешься, тогда я не знаю, кто ты. Просто ангел какой-то без крыльев.

– Не такой уж и хороший, если жена выгнала, – сказал Кравцов.

– Это новость! Неужели выгнала?

– Ну, не прямо, конечно. Просто она устала от меня.

Людмила кивнула:

– Я ее понимаю. С тобой, наверно, жить не так-то легко. О чем мы вообще говорим, Паша? Это в городе возможны варианты: встретились, проверили друг друга и сами себя... А тут – как? Глаза вокруг. Тут или уж туда – или сюда!

– Не обязательно. Читыркин вон при живой жене...

Кравцов не успел рассказать, что сделал Читыркин при живой жене: глаза Людмилы стали испуганными, она что-то увидела.

– Виталий идет, – сказала она. – Глупость какая. Уходи. Нет, заметит. В сарай, что ли... Он, скорее всего, ненадолго.

– Какой сарай?

– Паша, я прошу!

Кравцов, пожав плечами, исполнил желание женщины: шмыгнул в сарай и встал там за дверью. А Виталий в это время уже входил в калитку.

5

Виталий в это время входил в калитку, и его увидел, проезжая на «уазике» брата, взятом временно, Лев Ильич. Он очень удивился. Человека только что отчитали, задание дали срочное, а он разгуливает! Приказав Сурикову остановиться, он выскочил.

Виталий, не поздоровавшись с Людмилой, зашел в дом. Пошарил там на столе, в книжном шкафу. Вышел, осмотрелся.

– Ты что-то ищешь? – спросила Людмила.

– Да блокнот. Старый такой. Куда же я его... А! – вспомнил Виталий. – Я раму для теплицы делал – промеры записывал.

И он пошел в сарай, где, помимо прочего, хранились у него всякие столярно-плотницкие вещи и стоял небольшой верстак. На нем и лежал блокнот. Виталий взял его, повернулся и увидел Кравцова.

– Не понял, – негромко сказал Виталий.

– Бывает же... – так же тихо сказал Кравцов. – Послушайте, Виталий...

Виталий готов был слушать, но рука его в это время шарила по верстаку и нашарила коловорот. Кравцову подумалось вдруг, что коловорот похож своим спиралевидным и длинным жалом на шампур.

Тут послышался громкий голос Шарова-старшего, который во дворе спрашивал Людмилу о Виталии. А вот и сам появился в двери сарая.

– Ступин! Это что такое, в конце концов? Я тебя спрашиваю! Я думаю, он там работает вовсю, а он гуляет! Обнаглел совсем уже!

– Сам обнаглел! – закричал вдруг Виталий. – Прекратите орать! Хозяин нашелся! Явился к нам на все готовое – и командует тут!

– Не нравится – проваливай к черту! – ответил Лев Ильич.

– Сам проваливай! – невежливо грубил Виталий. – Я здесь родился, живу – и буду жить! Понял?!

И с этими резкими словами он ушел, забыв, между прочим, блокнот, который в запале швырнул обратно на верстак.

– А ты что здесь делаешь? – обнаружил Лев Ильич Кравцова.

– Так... Зашел...

– Ну, жизнь у людей! – позавидовал Лев Ильич. – Заходят, приходят, шатаются туда-сюда! А ты работаешь, как дурак, с утра до ночи! А-а! – И махнув рукой, осуждая себя за глупое трудолюбие, он ушел.

– Какая нелепость! – повторяла Людмила. – Какая нелепость!

6

Да, вышла нелепость, но из Анисовки не уехали в тот день ни Людмила, ни Кравцов.