— Опустись на колени перед твоим каганом, — приказал Аттила.

Илана закрыла глаза, и её щёки раскраснелись от гнева, когда она это сделала. А если бы отказалась, её бы мгновенно сбили с ног стражники Аттилы. Она краем глаза оглядела убранство шатра, надеясь найти хоть какое-нибудь оружие, пусть даже маленький нож. Илана понимала, что не сможет сейчас убить Аттилу, и не питала на этот счёт никаких иллюзий. Она знала, что Аттила или его стражники убьют её, если она попытается поднять руку на кагана. И тогда она станет свободной — если ей хватит храбрости. Однако она не заметила в шатре ничего, с чем можно было бы напасть на Аттилу.

— Вероятно, ты удивлена тем, что я привёл тебя сюда?

Она посмотрела на него.

— В ваш шатёр или в Галлию?

— Я мог бы тысячу раз отдать приказ о твоей казни, мучительной казни, и всё же оставил тебя в живых, — проговорил Аттила. — Мне было забавно наблюдать, как молодой Скилла стремится уничтожить всё, что я ненавижу. Мне постоянно сообщают, что он сражается, словно лев, лишь бы завоевать моё расположение и вновь очутиться рядом с тобой. Я помню об этом и остерегаюсь алчности и похоти, ибо они переменчивы, как погода, и столь же необъяснимы. Вот почему я ем с деревянного блюда, сплю на шкурах и выплёвываю мягкий хлеб, предпочитая ему мясо и хрящи. Когда ты желаешь слишком многого, то рискуешь потерять всё.

Илана всё же решила вставить слово:

— Если человек боится надеяться, значит, он трус.

Аттила нахмурился.

— Я ничего не боюсь, кроме глупости тех, с кем должен иметь дело. Я знаю, что ты мечтаешь о невозможном, недосягаемом, о том, что навсегда осталось в прошлом. А ведь гунн Скилла мог сделать тебя принцессой, а римлянин Ионас загнал тебя в клетку.

Она круто повернулась на каблуках — ни одежда, ни убранство шатра больше не стесняли её.

— Это ваша клетка, каган. И я понимаю, вы можете сейчас залить мне глотку свинцом. Так почему же вы привезли меня сюда?

Он откинулся на походном стуле, лениво наслаждаясь своей властью, и проговорил:

— Алабанда жив.

Она мгновенно напряглась.

— Откуда вам это известно?

— Скилла видел его на стенах Аурелии. Они сражались, но вновь никто не одержал решающей победы.

Аттила заметил её смятение — не просто от услышанных новостей, но и потому, что он сам сообщил их. Какое-то время он молчал, забавляясь её ничтожными фантазиями, а после задал ещё один вопрос:

— Тебе никогда не приходило в голову, что я привёз тебя в Галлию, чтобы вернуть ему?

Илана вздрогнула.

— Отдать меня или обменять?

— Продать, если тебе угодно это так называть. И получить взамен свой меч.

— Вы даже не знаете, у него ли он.

Аттила внезапно выпрямился и ударил кулаком по подлокотнику стула, заставив её встрепенуться.

— Конечно знаю! А почему же ещё Теодорих поскакал на поле битвы вместе с Аэцием? Почему же ещё галльские племена отказались присоединиться ко мне? Почему нет новостей о Гейзерихе и его вандалах, обещавших сражаться на моей стороне? Потому что у Рима вместе с мечом Марса возродилось мужество, вот почему! Но это мой меч, я его нашёл, и он принадлежит мне по праву. Римлянин украл его у меня, и я хочу, чтобы его возвратили накануне битвы!

— И ради этого вы везли меня тысячи миль?

Странно, но её смелость всё возрастала и наконец заявила о себе, словно непрошеная гостья. Илана даже улыбнулась.

— Разумеется, вы понимаете, что римляне никогда не обменяют меня на меч. И даже Ионас этого не сделает.

Аттила по привычке забарабанил пальцами, а его тёмные, глубоко посаженные глаза сурово оглядели её.

— Он сделает, если его попросишь ты.

У Иланы громко забилось сердце.

— А почему, как ты думаешь, я велел одеть тебя, словно римскую шлюху, смыть с тебя этот поросячий запах и накрасить тебе губы под цвет твоей вагины? Зачем я стал бы стараться для ведьмы, которая помогла вору украсть то, что принадлежит мне по праву, которая подожгла мой дворец и чуть не спалила меня в огне? Только затем, чтобы убедить твоего любовника.

— Мне хотелось, чтобы всё поглотил огонь, — спокойно промолвила Илана.

— Он поглотит всё, ведьма, если я проиграю будущую битву, потому что у меня больше нет священного меча. Мы сгорим вместе, ты и я, на жертвенном костре, который я сложу из дорогих для меня вещей. И если я смогу вонзить себе кинжал в сердце, чтобы поскорее уйти из жизни, то ты будешь долго страдать в огне.

— А вы боитесь римлян, — внезапно догадалась она — Вы, король, научившийся ничего не бояться. Весь Запад объединяется, чтобы сразиться с вами. Вот почему мы остановились. Вы боитесь Аэция. Вы боитесь даже Ионаса. Вы сожалеете, что приехали сюда. Ведь всё пошло не так, как хотелось.

Он покачал лохматой головой.

— Аттила ничего не боится. Аттиле ничего не нужно. Но меч спасёт много жизней, римских и гуннских, если последняя битва станет лёгкой, а не тяжёлой. Когда ты встретишься с Ионасом и он принесёт меч, я отпущу тебя с ним.

— А как быть со Скиллой?

— Скилла — гунн. Через год он забудет тебя. У меня есть для Скиллы тысяча женщин, и все они куда красивее тебя. Просто помоги мне вернуть то, что украла.

Она изумлённо посмотрела на него. Король пытался заключить сделку с самой жалкой рабыней из его окружения. И с самой беспомощной.

— Нет. Если вы хотите получить меч, возьмите его у Аэция.

Аттила вскочил со стула и наклонился к ней, его лицо исказилось от гнева, а голос сорвался на крик.

— Я хочу выкрасть его у Аэция! Сделай это, или я убью тебя! Я могу тебя изнасиловать, разорвать на части, содрать с тебя кожу или отдать своим солдатам, чтобы они попользовались тобой, а после бросили на съедение собакам!

Его гнев был проявлением слабости, и это её обнадёжило.

— Вы можете сделать всё, что хотите, но это не вернёт вам меч, — по-прежнему спокойно отозвалась она.

Плана поняла, что обладает властью. Настала её пора поиграть на его страхах. У Аттилы был взгляд как у человека, измученного ночными кошмарами.

— Я проклинаю вас, и вы заслужили это проклятие, когда Эдеко вероломно убил моего отца. Изнасилуйте меня, и проклятие удвоится. Убейте меня, и я буду призраком у вас за плечами во время битвы. Тогда вы почувствуете дыхание могилы. Унизьте меня, и вы потеряете вашу империю.

Он смерил её яростным взором.

— Если мы проиграем битву, тебя сожгут на моем жертвенном костре!

— И я буду счастлива! Уж лучше погибнуть, чем жить, видя, как вы побеждаете.

Гунны, атаковавшие Аурелию, были всего лишь деревом в густом лесу. И теперь мы приближались к этому огромному лесу. Аттила собрал свои силы на Каталаунской равнине, где с ним должен был столкнуться Аэций. Сотни королей и полководцев после военного совета отправились командовать сотнями своих армий. Кто-то служил прежде в наполовину уничтоженных гарнизонах завоёванных городов и крепостей, кто-то стоял во главе гордых полков великих королей-германцев. Кто-то не раз водил в сражение римские легионы с их славной многовековой историей и старинными штандартами, а сейчас маршировал по просторам Галлии, чтобы принять участие в последней и великой битве. Кроме них там были и наспех сформированные отряды воинов, ранее бежавших в страхе, а теперь со смесью отчаяния и надежды желавших восстановить былую честь и отомстить за свои сожжённые дома. Гунны также подготовились к битве, собрав свыше миллиона человек. Конечно, в их военной орде не обошлось без хаоса, однако они накопили огромный резерв потенциальных сил, с которым придётся сражаться Аэцию. Среди воинов Аттилы попадались и ветераны, и необстрелянные юнцы. Там были торговцы и ремесленники, плохо представлявшие себе, что такое война. Однако все могли держать в руках копья и размахивать мечами. В хаосе битвы численность войск значила больше, чем умение.