– Я хочу, чтобы вы отправились в Трелон, – сказал он, – и сказали Джонатану Трелони и его сыну, что место и время встречи тринадцатого меняются. Они с сэром Артуром Бассетом должны присоединиться в Каэрхейзе к сэру Чарлзу Треванниону. Скажите им, чтобы отправлялись туда этой же ночью и избегали больших дорог. Проводите их туда.

– Есть, сэр, – вставая, медленно проговорил Робин, и думаю, я была единственной, кто заметил молниеносный взгляд, который он бросил на Амброза Манатона. Что до меня, то с моей души свалился тяжкий груз. С отъездом Робина из этого дома я, его сестра, вздохну спокойно. Пусть Гартред со своим любовником в эти оставшиеся часы делают что хотят. Меня это больше ни капли не волновало, коль скоро Робин не сможет их услышать.

– Банни, – раздался голос дяди, – у тебя есть в Придмуте готовое к отплытию судно?

– Да, сэр, – сказал Банни, и в его серых глазах заплясали огоньки. По-моему, он единственный продолжал верить, что играет в солдатиков.

– Тогда тринадцатого на рассвете мы тоже прибудем на встречу в Каэрхейз. Ты поплывешь в Горран и передашь мои последние инструкции, как зажигать сигнальные огни на Додмэне. Несколько часов, проведенных в такую погоду среди соленой воды, послужат хорошим упражнением для твоего желудка.

Он улыбнулся юноше, который в ответ посмотрел на него с мальчишеским обожанием, и я заметила, что Дик, наклонив голову, принялся дрожащей рукой медленно чертить на столе воображаемые линии.

– Питер! – окликнул Ричард.

Муж Элис подскочил на месте – его оторвали от каких-то приятных грез о французском вине и женщинах и вернули к суровой действительности окружающего мира.

– Какие будут приказания, сэр?

– Отправляйтесь в Каэрхейз и предупредите Треванниона о том, что планы изменились. Скажите, что к нему присоединятся Трелони и Бассет. А поутру возвращайтесь сюда, в Менебилли. И хочу вас предостеречь, Питер.

– От чего же, сэр?

– Не ведите себя по дороге а-ля Кортни: не волочитесь за каждой юбкой. На всем пути от Тайуордрета до Додмэна нет ни одной стоящей бабы.

Питер, несмотря на всю свою браваду, залился краской, но заставил себя ответить по всем правилам:

– Есть, сэр.

Он вышел из комнаты вместе с Робином, за ними последовали Банни и Амброз Манатон. Ричард, зевнув, потянулся, а затем, подойдя к камину, перемешал почерневшие тлевшие бумаги с золой.

– А для меня у вас нет приказаний? – медленно произнес Дик.

– Почему же нет, – ответил Ричард, не поворачивая головы. – Дочери Элис Кортни наверняка оставили после себя какие-нибудь куклы. Пойди поищи их на чердаке и сшей им новые платья.

Дик не ответил. Но, по-моему, он сделался чуть бледнее, чем прежде, и, развернувшись, вышел из комнаты.

– В один прекрасный день, – сказала я, – ты с ним перегнешь палку.

– Это входит в мои намерения, – ответил Ричард.

– Неужели тебе доставляет удовольствие видеть, как он терзается?

– Я надеюсь увидеть, как в конце концов он восстанет и перестанет все это безропотно сносить.

– Порой мне кажется, – сказала я, – что после нашего двадцатилетнего знакомства я знаю тебя хуже, чем когда мне было восемнадцать.

– Вполне возможно.

– Ни один отец в мире не стал бы поступать со своим сыном так жестоко, как ты с Диком.

– Я поступаю с ним сурово лишь потому, что хочу, чтобы его жилы очистились от крови той шлюхи, которая является его матерью.

– Куда больше вероятность, что эта кровь, напротив, загорится в нем.

Ричард пожал плечами, и какое-то время мы молчали, прислушиваясь к топоту конских копыт, долетавшему из парка, – это Робин и Питер поскакали каждый со своим заданием.

– Когда я какое-то время укрывался в Лондоне, я виделся там с дочерью, – внезапно вымолвил Ричард.

Это звучит нелепо, но внезапная ревность пронзила мне сердце, и в ответ я ядовито заметила:

– Наверно, веснушчатая важничающая девица?

– Нет. Скорее прилежная и спокойная. Надежная. Она напомнила мне мою мать. «Бесс, – сказал я ей, – ты будешь ухаживать за мной на закате моих дней?» – «Разумеется, – ответила она, – если вы пошлете за мной». Мне думается, она так же мало привязана к этой суке, как и я.

– Дочери, – сказала я, – никогда не ходят в любимицах у матерей. В особенности когда достигают совершеннолетия. Сколько ей?

– Почти семнадцать, – ответил он, – и она, как и положено в этом возрасте, вовсю цветет…

Он с отрешенным видом глядел перед собой. «Этот момент, – с большой проницательностью и спокойствием подумала я, поднявшись над своей тревогой, – в каком-то смысле является моментом нашего расставания, когда наши пути разошлись, но он не догадывается об этом. Теперь, когда его дочь достигла совершеннолетия, я ему буду больше не нужна».

– О-хо-хо! – сказал он. – По-моему, я начинаю ощущать свои сорок восемь лет. У меня чертовски болит нога, и этому нет объяснения, поскольку в небе сияет солнце.

– Нервное напряжение, – сказала я, – и все, что из этого вытекает.

– Когда закончится эта кампания, – сказал он, – и мы захватим для принца Уэльского весь Корнуолл, я распрощаюсь с солдатской жизнью. Построю замок на северном побережье, вблизи Стоу, и заживу в мирном уединении, как и подобает джентльмену.

– Только не ты, – сказала я. – Ты перессоришься со всеми соседями.

– У меня не будет соседей, – ответил он, – не считая моего собственного клана Гренвилов. Господи, Джек, Банни и я – мы хорошенько очистим герцогство. Как по-твоему, принц сделает меня графом Лонстонским?

Он на мгновение положил свою руку мне на голову, а затем вышел, зовя Банни, а я, подавленная и охваченная странной тоской, осталась сидеть одна в пустой столовой.

Я цинично подумала, что теперь, когда Питер и Робин уехали – один в Каэрхейз, другой в Трелон, – Амброз Манатон и Гартред смогут соединить свои самостоятельные таланты, чтобы пофантазировать вместе до утра, если их посетит желание.

В тот вечер мы все рано легли спать, собиралась гроза. Ричард занимал комнату Джонатана Рашли, а Дик и Банни располагались в смежной с ней гардеробной.

Их комнаты были соединены общей дверью, а я, их единственная соседка, находилась у лестницы. Я услышала, как первой прошла Гартред, за ней проследовал Амброз, затем на лестничной площадке наступила тишина. «Что ж, – подумала я, закутываясь в шаль, – слава богу, я могу стареть и не испытывать при этом особых сожалений. Пусть седеют волосы, появляются складки на коже и морщинки в уголках глаз – меня это не особенно огорчает». Мне не нужно было бороться за третьего мужа, ибо у меня не было и первого. Но мне не спалось – мешала заглядывавшая в окно полная луна.

Из комнаты, которую я в этот раз занимала, мне было не слышно боя часов на башне, к которому я привыкла в своей комнате в сторожке у ворот, но, вероятно, было что-то около полуночи, когда я внезапно очнулась от дремоты, в которую, по-видимому, погрузилась незадолго до этого. Мне почудилось какое-то движение в столовой. Да, теперь я различала отчетливые звуки: кто-то, прокладывая себе путь в темноте, наткнулся на стол или стул. Я приподнялась в постели и прислушалась. Вновь наступила тишина. Но мне было не по себе. Я дотянулась рукой до кресла и подтащила его к кровати, затем снова прислушалась. Ошибки быть не могло – под чьими-то торопливыми шагами предательски скрипнула ступенька. Какое-то интуитивное чувство, быть может бессознательное, сохранившееся с юности, предупреждало меня о надвигающейся катастрофе. Я сама перебралась в кресло и, не тратя время на то, чтобы зажечь свечу – да в ней и не было нужды, поскольку по ковру пролегла лунная дорожка, – я докатилась в кресле до двери и взялась за дверную ручку.