– Кто там? – произнесла я шепотом.

Ответа не последовало; добравшись до лестничной площадки, я глянула вниз и увидела там темную фигуру, прижавшуюся спиной к стене, лунный свет поблескивал на обнаженной шпаге, которую тот человек держал в своей руке. Это был мой брат Робин – в одних чулках, с закатанными рукавами, и в глазах у него читалась жажда убийства. Он ничего мне не сказал, ждал, что я предприму.

– Два года назад, – проговорила я мягко, – ты из-за личной неприязни не подчинился приказу своего командира. Это случилось в январе сорок шестого. Ты намерен поступить так же и в мае сорок восьмого?

Он поднялся по лестнице и встал на верхнюю ступеньку, рядом со мной. Он как-то странно дышал, я различила запах бренди.

– Я не ослушался ничьего приказа, – сказал он. – И все передал. Я простился с Трелони на вершине Полмиарского холма.

– Ричард велел тебе сопровождать их в Каэрхейз, – сказала я.

– По словам Трелони, в этом не было необходимости – одному всаднику легче пробраться, чем двум. Дай мне пройти, Онор.

– Нет, Робин. Прежде отдай мне свою шпагу.

Он не ответил. Он стоял и смотрел на меня. Своими взъерошенными волосами и встревоженным взглядом он так походил на призрак нашего покойного брата Кита, что я задрожала, как дрожали его руки, державшие шпагу.

– Тебе не одурачить меня, – сказал он, – ни тебе, ни Ричарду Гренвилу. Это поручение было не чем иным, как предлогом, чтобы отослать меня из дома – тогда они смогли бы побыть вместе.

Он направился к запертой двери комнаты, находившейся за лестничной площадкой.

– Отправляйся спать, Робин, – сказала я, – или давай с тобой посидим у меня в комнате и поговорим.

– Нет, – сказал он. – Настал мой час. Они сейчас наверняка вместе. Если ты попытаешься помешать мне, достанется и тебе.

Он обошел меня, задев при этом мое кресло, и пересек лестничную площадку: он двигался на цыпочках, стараясь не шуметь, в одних чулках, и я затрудняюсь сказать, был ли он пьян или охвачен безумием. Я прочла в его глазах лишь одно – зачем он здесь.

– Ради бога, Робин, – сказала я, – не ходи в ту комнату. Обсуди все с ними утром, если тебе это так надо, но не сейчас.

Вместо ответа он повернул дверную ручку – на губах его застыла ужасная и странная улыбка, и тогда я, рыдая, покатилась в своем кресле обратно к себе в комнату и громко постучала в гардеробную, где спали Дик и Банни.

– Позовите Ричарда, – сказала я. – Скажите ему, чтобы он быстрее шел сюда, прямо сейчас, сию же минуту. И вы тоже. Нельзя терять ни минуты.

Отозвался встревоженный голос, думаю, это был Банни – я услышала, как он вылезает из постели. Но я снова развернулась, пересекла свою комнату и выехала на лестничную площадку, где все было по-прежнему тихо и спокойно. Лишь лунный свет ярко сиял в восточных окнах. А затем раздался тот звук, который я ждала услышать, он резко пронзил тишину, и это было не проклятие, не гневный мужской голос, а леденящий душу женский вопль.

Скорее через лестничную площадку по пустой спальне Амброза Манатона к находившейся за ней комнате Гартред. Несмотря на все мои усилия, колеса кресла поворачиваются медленно. И все это время я не перестаю звать: «Ричард… Ричард…» И сама не узнаю собственного голоса.

О боже, этот поединок в лунном свете – холодном белом свете, который лился в окна с незапертыми ставнями, и Гартред с глубоким темно-красным порезом на лице, цеплявшаяся за полог кровати. Амброз Манатон в шелковой ночной рубашке, запачканной кровью, голыми руками защищается от отчаянных ударов, которые обрушивает на него Робин, пока, издав вопль, не дотягивается до лежащей на стуле среди груды одежды шпаги. Их разутые ноги бесшумно передвигаются по дощатому полу, оба учащенно дышат, и кажется, это безмолвные призраки делают выпады, наносят удары то в лунном свете, то в тени.

– Ричард!.. – снова крикнула я, ибо у меня на глазах вершилось убийство, в которое были вовлечены двое мужчин, что находились между мной и кроватью, на которую присела Гартред. Она закрыла лицо руками: между пальцами у нее струилась кровь.

Наконец появился полуодетый Ричард со шпагой в руках, за ним следом бежали, держа в руках свечи, Дик и Банни.

– Хватит, проклятые идиоты! – прокричал он, бросаясь между ними; его шпага скрестилась с их клинками, и вот уже правая кисть Робина безвольно повисла, Ричард держал Робина, а рядом с Амброзом Манатоном, оказавшись у дальней стены, стоял Банни.

Робин и Амброз смотрели друг на друга как готовые разорвать друг друга звери: грудь у них вздымалась, глаза налились кровью. Внезапно Робин увидел лицо Гартред, и до него дошло, что он натворил. Он раскрыл рот, пытаясь что-то сказать, но с его губ не слетело ни слова. Он дрожал, будучи не в силах ни двинуться, ни выдавить из себя хоть звук. Ричард подтолкнул его к стулу и усадил на него.

– Позови Мэтти, – сказал мне Ричард. – Воды, повязки…

В очередной раз я развернулась и покатилась к лестничной площадке, но челядь была уже на ногах – перепуганные слуги с зажженными свечами собрались в холле внизу.

– Отправляйтесь обратно в постели, – резко произнес Ричард. – Никто из вас не нужен, только служанка госпожи Онор. Ничего страшного не произошло – так, небольшой инцидент.

Я услышала шарканье ног и шепот, слуги разошлись по своим углам. Тут появилась Мэтти – решительная и надежная. Ей хватило одного взгляда, чтобы сразу оценить ситуацию. С собой она принесла чаши с водой и разорванное на полосы чистое белье. Комнату теперь освещало с полдюжины свечей. Наваждение закончилось, нас снова окружала суровая реальность.

На полу валялись одежды Гартред и Манатона. Сам он, опираясь на руку Банни, пытался зажать полученные им раны; его светлые локоны распрямились и намокли от пота. Робин сидел на стуле, уткнувшись лицом в ладони, – весь его пыл прошел. Сбоку от него стоял мрачный и решительный Ричард. Никто из нас не мог отвести глаз от сидевшей на постели Гартред – большая резаная рана зияла у нее на лице, опускаясь от правой брови к подбородку. И тогда я впервые заметила Дика.

Его лицо было пепельно-серым, в глазах застыл ужас, и внезапно, когда на чистом белом белье проступила кровь и заструилась по руке Мэтти, он пошатнулся и рухнул на пол.

Ричард не шелохнулся. Избегая смотреть на обмякшее тело сына, он процедил Банни сквозь сжатые губы:

– Отнеси щенка в постель и брось там.

Банни повиновался, и когда я смотрела, как он, неся на руках своего кузена, пошатываясь, выходит из комнаты, то с безучастной и жуткой усталостью подумала: «Это конец. Это судьба».

Кто-то принес бренди. Кажется, это Банни прихватил с собой на обратном пути бутылку. Налили всем: Робин пил медленно, делая большие глотки, при этом руки, сжимавшие бокал, тряслись. Амброз Манатон судорожно осушил свой бокал, и краска, схлынувшая было с его лица, вновь окрасила его щеки. Затем настал черед Гартред – она слабо стонала, голова ее покоилась на плече у Мэтти, серебряные волосы были ужасно вымазаны ее же кровью.