Мальчишка подобрал лопату и вогнал ее в землю.

– И все же… – складывая письмо несколько раз, произнесла я.

Попробуйте сложить бумагу шесть раз. Какая бы большая она ни была, все равно окажется, что это невозможно.

– Хью, а теперь Марк, короче говоря, все на свете считают, что убила я. Именно это он хочет до меня донести.

– Да, мне тоже кажется, что он хочет, чтобы ты считала, будто это ты. Меня всегда удивляло, почему ты не думаешь, что это мог быть он?

Мальчишка терпеливо ожидал от меня ответа, но я воспользовалась правом хранить молчание.

– Тебе разве не кажется, что это мог быть он? – продолжил солдат. – Или ты просто не решаешься произнести это вслух?

Отрицательно покачав головой, я сказала Мальчишке, что он ничего не понимает. Он говорит о Марке, человеке, влюбленном в садоводство так же, как он сам. Я нетерпеливо махнула рукой на правильные ряды цукини. Марк – не сумасшедший. Он не злой и не склонен к насилию.

– А как насчет теплицы? – Мальчишка многозначительно взглянул на руины.

– Я довела его до этого. До того как мы переехали сюда, Марк был другим, он был… – я запнулась.

– Педофилом?

Мне пришлось выйти из сада. У калитки я обернулась и сказала Мальчишке:

– У меня даже в мыслях не было, что он может быть педофилом!

– Не было?

Короткая фраза заняла свое место в зале суда под открытым небом.

Мальчишка увязался за мной из сада, схватил за руку, забрал письмо и сунул его подальше от посторонних глаз себе в карман. Мы дошли до переднего входа в дом. Никого поблизости видно не было. Наш юридический спор мы продолжили у задней двери.

– Рут! Я должен с тобой не согласиться. Он именно такой. А еще… Нет, позволь мне закончить… С кем еще мог бы пойти Люсьен? Он мог избавиться от зеленого свитера, мокрой одежды и талисмана с розой, когда ездил покупать газету. Ты сама мне сказала, что прежде он никогда за газетами не ездил.

– Перестань.

Я собиралась, зайдя в дом, захлопнуть дверь перед его логикой, но Мальчишка мне помешал, выставив вперед ногу.

– Почему?

– Не знаю почему, просто я хочу, чтобы ты замолчал.

Конечно, я и сама временами подозревала Марка, но, слушая доводы, высказываемые вслух Мальчишкой, понимая всю их основательность… Нет, это совсем другое. Я протянула руку, желая забрать у него письмо мужа, но парень мне этого не позволил.

– Я не утверждаю, что это обязательно он, но если я прав, то довести тебя вновь до безумия, обвинив в убийстве, – то, что нужно, если хочешь спрятать концы в воду. Судя по всему, никто не собирается обвинять в чем-то сестер. – Повернувшись спиной к амбару, Мальчишка протянул мне письмо. – Я никогда его не видел, но ты, Рут, вечно его защищаешь. Мужчины этого не заслуживают. По природе своей мы ужасные ревнивцы.

День я провела в постели, обдумывая немыслимые обвинения Мальчишки, перечитывая письмо снова и снова, чтобы обнаружить скрытый подтекст. Когда мне платили как учителю, чтобы я анализировала чужие тексты, я в этом преуспела, но теперь, учитывая, что награда будет немножко другой, я чувствовала, что сердце не лежит у меня к этому делу. Я любила Марка. Очень долго я считала его очень хорошим человеком, даже если другие придерживались иного мнения. Марк не был из тех, кто способен ударить человека, хотя случались исключения. Он ударил меня. Начнем с этого. У него алиби, но люди часто манипулируют информацией, когда дело касается компьютеров, и их редко изобличают. Марку это было хорошо известно. Я его любила. Почему я не могла по-другому? Ответ прост: если это он, если обвинения в порнографии соответствовали истине, я жила и любила извращенца. Следовательно, я сама не могла не запачкаться, столько лет живя вместе с ним. Психологически мне было бы легче, если бы убийцей был кто угодно, лишь бы не Марк. Как ни странно, но я бы предпочла, чтобы виновной оказалась я, а не он.

Снаружи раздался звук ударов. Выглянув из окна, я увидела, что Мальчишка внял моему совету и теперь ремонтирует курятник. Будем разводить кур. Согнувшись в три погибели, парень прибивал проволоку к раме. Он поднял воротник, защищаясь от суховея. Вокруг него располагалось все то, о чем только может мечтать фермер. Мужчины этого не заслуживают.

Пятнадцатое августа. Ровно год назад в этот день я готовила торт. Я решила в память о том дне и сегодня испечь торт. Я взяла с нижней полки кухонного шкафчика для посуды большую желтую миску. Не исключено, что после освобождения я смогу написать книгу «Поваренная книга домашней арестантки». Первым делом, напишу я, надо удостовериться, что у вас на кухне достаточно небольшой по объему посуды. Кастрюли должны быть рассчитаны на одного человека, миски – на пол-литра. Формы для запекания, рассчитанные на одну куриную ногу. Впрочем, не лишним будет запастись одной большой миской желтого цвета на случай, если решишь испечь торт на шестилетие мальчика. Имея кое-какое предвидение, я запаслась всем необходимым заранее.

Просмотрев список покупок, Аноним поинтересовался:

– Намечается какое-то торжество?

Впрочем, он недостаточно пытлив. По службе ему не продвинуться. Аноним идет по жизни, зная достаточно, но не больше необходимого. Возможно, вполне здоровое отношение к жизни. Что бы он ни думал насчет моей затеи, Аноним достал все, что смог. Поесть он любит. Пожалуй, он единственный человек в Великобритании, которому удалось прибавить в весе за период засухи. Мука дорогая, но достать ее просто. Раздобыть сахар, если вы довольствуетесь неочищенным, тоже не составляет труда. Куры вполне довольны тем, что могут найти, роясь в пыли. Мы явно превращаемся в нацию, чей рацион основывается на яйцах, которые несут куры, находящие себе корм на свободе. Я попыталась сама сбить масло из молока Анны-Лизы.

Продукты были разложены на столе. Все это напомнило мне уроки кулинарии в школе. Мы мыли руки, кстати говоря, не особенно тщательно, и надевали жесткие передники из клеенчатого материала. Мы читали рецепт, написанный на белой доске. Диана Рейд на кулинарии сидела рядом со мной. Мы потеряли друг друга из виду прежде, чем я переехала в Велл. Мне интересно было знать, читала ли Диана обо мне в газетах, рассказывала ли она сотрудникам в офисе, что когда-то мы вместе сидели на уроках кулинарии. И теперь ее коллеги думают: я работаю с женщиной, которая училась в школе вместе с той странной особой, которая возомнила себя избранной и утопила собственного внука в озере. Они будут ощущать тот легкий нервный трепет, который испытывают люди, оказываясь рядом с безумием.

Ложкой я отделила немного масла от большого куска, затем отскребла его и бросила на дно миски. Весов у меня не было, и сахар я отмерила столовой ложкой. Сахар надо брать ложками без горки, а муку – с горкой. Мама говорила, что в каждой такой ложке – двадцать пять граммов. Нет, на самом деле мама говорила об унциях, это я уже сама за нее додумала. Я больше не слышу голоса матери. Это хорошо. Хотя у нас хватало разногласий в жизни, мне бы не хотелось, чтобы она видела, как ее дочь печет торт для мертвеца.