Взбивать сахар и сливочное масло – трудное дело. Когда-то я накачала мускулы, держа овец во время стрижки и перевозя в тачке камни, которые шли на ремонт ограды фруктового сада. Но былая сила давно уже пропала. Мне пришлось растопить масло на «Рейберне». Так показалось гораздо легче. Я часто перекладывала ложку из руки в руку, чтобы мышцы не так болели. Взбив крем, я разбила яйца и вылила их в миску. Затем слегка помешала содержимое венчиком и осторожно принялась выливать их в смесь сахара и масла. Сначала все выглядело вполне прилично. Смесь показалась мне воздушной и вязкой, напоминавшей корнуэльский крем, который пожилые леди когда-то подавали на церковные праздники вместе с пшеничными лепешками и вареньем, над которым кружили осы. Сегодня я была полна воспоминаний. Но потом Рут слишком поторопилась с яйцами, и в тесте образовались липкие комки, которые никак не хотели размешиваться. Мука спасла дело, но у меня не было дрожжей. Теперь мне казалось, что тесто получится безжизненное и безвоздушное, словно сухое печенье. За секунду торт, который я готовила, из объекта любви превратился в предмет ненависти. Я едва удержалась от того, чтобы запустить миской в стену, желая выплеснуть на нее эту смесь выживания и горя.

Затем на стуле возле меня возник Люсьен. Он стоял. От внука пахло свежим бельем. Если бы он только мог на самом деле оказаться здесь, красивый мальчик, стоящий на стуле подле меня, ребенок, желающий вновь соединить разбитые скорлупки, просящий у меня разрешения облизать ложку… Я бы тогда продолжила… Я с трудом разжала негнущиеся пальцы, сжимавшие стенки миски… перевела дух… Я принялась осторожно добавлять муку, равномерно распределяя ее по поверхности. Кажется, все можно исправить. Я решила не выливать продукт. Ложкой я выложила смесь в смазанную жиром форму для выпечки тортов и поставила ее в духовку. Я стояла у кухонной раковины и наблюдала за тем, как на горячем ветру колышутся колосья несжатой пшеницы. Они напомнили мне его волосы. Жирные фазаны, не догадывающиеся, как им повезло, клевали что-то в траве, растущей вокруг ворот. Я вспомнила, как внук бежал по подъездной дорожке, хлопая в ладоши и радостно глядя на поднимающихся в воздух фазанов, тяжелых, словно реактивные авиалайнеры. Я провела пальцем по донышку миски и лизнула: раз – за меня, два – за него, третий… За кого третий? На счастье?

В дом вошел Третий.

– Что вам нужно?

Здесь, в моей кухне, я смелая и готова защитить мой торт от любых посягательств.

– На этот раз мне казалось, вы будете рады меня видеть. Но если я помешал…

Сложив ложки и миску в раковину, я постаралась не давать воли надеждам. Я пустила воду.

– Что вы хотите мне сообщить?

– Я должен проинформировать вас, что с четырнадцати ноль-ноль по шестнадцать ноль-ноль вам предоставлено право принять посетителя девятой категории.

Он пошел со своей козырной карты и прекрасно это осознавал.

– Сегодня?

– Я же сказал: с четырнадцати ноль-ноль по шестнадцать ноль-ноль.

– Ты это давно знал и только теперь говоришь. Какой же ты садистский ублюдок!

Я стукнула миской о подставку для сушки посуды.

– Вы должны знать, что я имею право аннулировать разрешение в случае, если ваше психическое состояние не будет располагать к свиданию.

Третий играл листочком в своей руке.

Переведя дух, я очень тщательно принялась вытирать руки, выдавив из себя одно-единственное слово:

– Кто?

Третий положил документ на стол. Я схватила бумажку и прочитала, но там не было имени, лишь мелким шрифтом значились день и время.

– Скажи, кто? – крикнула я ему вслед, но Третий уже уходил прочь от дома по подъездной дорожке. – Ты должен знать, кто приедет!

Я вернулась в дом. На часах – пять минут второго. Официальная бумажка ничего больше сказать мне не могла, сколько бы раз я ее ни перечитывала. Мальчишка сказал бы мне, если бы знал. Или это сделано специально? Это все Третий. Он намеренно сказал мне об этом сейчас, зная, что я буду надеяться на встречу с Энджи или Марком, а потом окажется, что меня хочет увидеть врач или какой-нибудь чиновник. Третьему нравится меня мучить. Я очень надеялась, что это будет кто-то, кого я люблю, но я постаралась быть более рациональной в своих чаяниях. Не исключено, что это, например, Сэм приедет проведать корову. Возможно, она мне сочувствует. Потом я подумала, что власти могли найти замену покойному и со мной встретится другой священник.

Если кто-то приедет, что делать с тортом?

Кухню заполонил запах пекущегося теста. Я подумала, настанет ли такой день, когда я снова смогу готовить не только для себя, но и для других, для детей, не важно для чьих детей, но готовить? С Энджи я наготовлю больше и не так устану. Тогда все будет выглядеть по-другому. Это, должно быть, Энджи. Мне казалось, что если это Энджи, то я справлюсь. Я знаю, что должна сделать, когда снова ее увижу. Но если это Марк… Марк, которого я люблю, или Марк, которого ненавижу?

Раздался писк таймера. Я вся встрепенулась, но оказалось, что это торт, а не посетители. Нагнувшись, я приоткрыла дверцу духовки и дрожащими руками вынула торт. Борясь с нервной дрожью, я поставила его на стол. Идеально. Пышный, с золотой корочкой, местами треснувшей. В разломах я видела пористое тесто, от которого поднимался пар. Не пересушен. Когда остынет, то не сморщится. У меня осталось много варенья. Яблочное… сливовое… А еще было повидло из диких яблок. На некоторых этикетках было написано «1 год» или «2 год», как будто я могла запутаться. Люсьен любил клубничное, но такого у нас не водилось. Марк сделал первую партию варенья из чернослива. Энджи, когда была маленькой, предпочитала арахисовую пасту. Плохо. Я выбрала из чернослива, не знаю почему… Вернувшись на кухню, я разрезала торт вдоль на две половинки. Наконец-то они разрешили мне пользоваться нормальными ножами. Я заявила, что в сарае полным-полно балок, на которых можно повеситься. Там же можно найти косы и ножницы для стрижки овец. Ничто не помешает мне, незаметно прокравшись в ночи, перерезать кому-то горло. В связи со всем сказанным то, что у меня нет в доме хорошего ножа, создает лишь неудобства. Я намазала на торт варенье. Тесто немного крошилось, потому что у меня просто не было времени ждать, пока оно остынет. В варенье виднелись кусочки фруктов. Приловчившись, я соединила вместе две половинки, затем провела пальцем по лезвию ножа и слизала варенье. На коже остались темно-красные пятна. Черносливовое… Марк его очень любит.

Сорок пять минут второго. Гости будут через пятнадцать минут. Снова взглянув на бумажку, я попыталась вспомнить, о гостях или госте говорил Третий. Какая разница, единственное или множественное число? Когда собираются двое или трое… и тут я подумала, что это могут быть сестры. Могут ли они разрешить Амалии сюда вернуться, если она попросит? Никто, по крайней мере, по дороге не ехал. Аноним сейчас наверняка играет в карты в амбаре. Я не представляла себе, что могу сказать Амалии. Пот заливал мне лицо. Перед глазами поплыло. Комната закачалась. Жарко. Мой мозг ухватился за крупицы знания в хороводе неизвестности.