Доказательства его виновности, изложенные в сухих тонах хорошо информированным обвинителем, которым являлся не кто иной, как одноглазый комрад Стейнбах, казались неопровержимыми. Красноречие комиссара ввергло всю судейскую коллегию – трех мясников, одного прыщавого юнца и немецкого юношу со всклокоченной шевелюрой – в подобие столбняка. Стейнбах, даже не поздоровавшись со своим бывшим другом Флорри, сразу приступил к делу, от чего сложилось впечатление, будто он стремится как можно скорее с ним покончить.

– Признаете ли вы, товарищ Флорри, – ироническая улыбка змеилась на его губах, а здоровый глаз сиял убежденностью и незаурядным умом, – что в ночь атаки на Уэску, двадцать седьмого апреля текущего года, вы с помощью тайного гонца отправили сообщение неким личностям в Барселону, информируя их о месте и времени нашего наступления?

Флорри, замерзший, измученный и очень напуганный, понимал, что ответ может оказаться приговором для него. Но скорее всего, приговор уже вынесен.

– Да-да. Я написал одно сообщение, когда был в окопе. Но я послал его девушке.

Он осекся. Писал он тогда Сильвии, но упомянуть сейчас ее имя означало бы подвергнуть девушку огромному риску.

Но Стейнбаха не интересовали дальнейшие объяснения.

Красноречивым жестом он вынул из кармана листок бумаги и продемонстрировал его всем. Флорри мгновенно узнал его.

Содержание записки было зачитано сугубо деловым тоном, и ее романтичные слова звучали абсурдно и дико в огромном, страшном бараке.

– Заметьте, – подчеркнул Стейнбах, – как хитроумно товарищ Флорри замаскировал подлинное содержание этого документа. Используя термины буржуазной сентиментальности, он приводит военные сведения. При чтении этого документа неискушенный человек ничего не заподозрит, подумает, что влюбленный обращается к предмету своих чувств. Но нам-то совершенно ясно, что настоящей целью этого послания является предательство.

– Девушка не имела никакого отношения ко всему этому! – выкрикнул Флорри. – Откуда у вас записка?

– Этот документ находился в ее кошельке, – ответил Стейнбах.

«Ты дура, Сильвия. Тебе нужно было уничтожить эту записку!»

– И разве не известно товарищам членам трибунала, – Стейнбах демагогически завывал, – что наше наступление было предано, наши люди погибли, а наша партия понесла огромный урон и ослаблена?

Все присутствующие закивали.

– Вы что, не понимаете, – слабо возразил Флорри, – записка была совершенно невинной! Я люблю эту женщину и хотел на прощание сказать ей о своих чувствах.

– Но тем не менее разве атака не провалилась? И провалилась она потому, что коммунистический батальон Тельмана не вышел и не поддержал выступление наших людей и анархистов. Не вышли же они потому, что получили приказ из Барселоны оставаться на местах. И я вам скажу, товарищ Флорри, как профессионал профессионалу, ваш удар был нанесен мастерски.

Стейнбах сделал паузу, словно переводя сбившееся от волнения дыхание.

– Далее, – продолжал он, – обсудим любопытное дело со взрывом. Товарищ Флорри отправляется со всеми в атаку и не возвращается из нее, а в определенный день некий предатель, пятая колонна, взрывает наш арсенал в Ла-Гранхе. После чего каким-то чудом Флорри возвращается с пустяшным ранением. Может ли подобное быть простым совпадением? Или скорее наш Флорри сам нанес себе рану, чтобы иметь предлог отсидеться в тайном убежище, поскольку знал о том, что сталинский агент, действуя в соответствии с полученной информацией, а возможно, вступивший в ряды нашей милиции с целью ее получения, готовит опасное нападение на наш склад военной амуниции и боеприпасов?

Перед Флорри, как ему показалось, забрезжил шанс.

«Почему не выдать им Джулиана? – подумал он. – Выдать им в качестве предателя и шпиона Джулиана Рейнса аккуратно связанным и упакованным. Ты сам верил в это, Флорри».

Флорри молчал.

– Сейчас мы подходим к шедевру товарища Флорри. И этим шедевром является мост, который они якобы героически взорвали.

– Да я чуть не погиб на вашем идиотском мосту! – закричал возмущенный Флорри. – Там сотня людей полегли в тот день, сволочь вы эдакая!

– Но фашистам ведь было заранее известно о вашем задании, разве не так?

– Да, было. Нас предали. Но не мы же сами себя предали.

– И разве вы не признаете тот факт, что из всех нападавших вы, и только вы, уцелели?

– Конечно признаю. Уцелел, но мы же взорвали этот хренов мост. И следа от него не оставили.

– И разве вы не признаете, товарищ Флорри, что наступление на Уэску к моменту вашей операции на мосту было уже предано? Предано вами? И потому взрыв моста уже не имел никакого значения? И разве является совпадением тот факт, товарищ Флорри, что в тот самый день погиб талантливый английский поэт и известный деятель революции товарищ Джулиан Рейнс? Ваш друг, кажется? И соотечественник?

– Он погиб от пули фашистов. Джулиан был настоящим героем. И он бы не пожертвовал своей жизнью ради таких сволочей, как вы, если бы знал, как обернется дело.

– У нас имеются сведения о том, что вы стояли над его телом с оружием в руке. Признайтесь, что вы застрелили его.

– Нет. Я этого не делал.

– Кто же в таком случае его убил?

– Та старая испанка. И тем спасла его от горшей участи. Пули попали ему в спину и в легкие. Он не мог двигаться, у него изо рта хлестала кровь.

– Но вы отдали приказ той женщине застрелить героя?

– Я не отдавал такого приказа. Вы – бесчестный человек.

«Еще не поздно. Выдай им Джулиана. Это будет прекрасным аргументом: Джулиан в качестве шпиона».

– Думаю, трибуналу будет небезынтересно узнать, что Джулиан Рейнс питал обоснованные подозрения относительно комрада Флорри. Я зачитаю вам строки из его неоконченной – увы! – поэмы «Pons».

Прежде чем начать, он улыбнулся Флорри.

Под наружностью доброго человека,

Чьи губы смеются и глаза блестят,

В его костях, крови и душе

Живет другой, выжидая,

Когда нанести злой удар.

– Не любопытно ли это, товарищ Флорри? Не вас ли тут описал поэт?

Нет, конечно не его. Джулиан говорит тут о себе самом, о своем тайном «я».

– Кого же еще мог описать Джулиан Рейнс?

Флорри поднял глаза.

«Выдай же им Джулиана», – сказал он себе и тут же понял, что, в сущности, это ни к чему не приведет. Они не имеют Джулиана. Но они имеют его.

– Признаюсь, я провел много часов, пытаясь разрешить эту загадку, – продолжал Стейнбах, – прежде чем мне наконец это удалось. И я не скрываю, что несу свою долю ответственности за то, что не сделал этого раньше. И готов предстать перед судом. Может быть, суд надо мной должен начаться сразу по вынесении решения по делу товарища Флорри. Но суть происшедшего в том, что, где бы ни находился этот человек или его подруга, они имеют странное обыкновение бесследно исчезать. А каждая миссия, в которой он бывал задействован, имеет такое же обыкновение заканчиваться плачевно. И каждое такое исчезновение, и каждая такая неудача забивают очередной гвоздь в гроб нашей партии.