– Я буду с тобой…

Ей хотелось еще что-то спросить, Саид остановил ее:

– Потом… Потом, милая.

Он думал, что увидит ее снова.

И Надие промолчала.

– С «двадцать шестым», кажется, покончено.

Штурмбаннфюрер преподнес это Бергу с нескрываемым удовольствием. Усадил его на стул, тот самый, резной, предназначенный для допрашиваемых, а сам принялся ходить взад-вперед вдоль стены.

– И, главное, ваша обойма не уменьшилась ни на один патрон… Нет, вы счастливчик, Рудольф. Судьба трудится за вас.

Он имел в виду смерть Азиза. Крошечная записка, найденная в кармане эсэсманна, с парижским адресом Мустафы Чокаева, убедила Дитриха в том, что «двадцать шестой» – туркестанец. Штурмбаннфюрер был близок к истине. Катастрофически близок.

– Теперь дело за резидентом…

Дитрих, огромный, выше Берга, широкий, тяжелый, стал над Рудольфом и посмотрел на него сверху. Как на арестованного – выкатив большие бычьи глаза. Он завораживал ими. Казалось, белки – чуть желтоватые утром или красноватые вечером, – все увеличивались, выползали из орбит. Не пугали. Нет. Удивляли и сковывали. Мысли под таким взглядом глохли. И тут внезапно Дитрих задавал вопрос. Неожиданный. Арестованный машинально отвечал. Проговаривался, как называл полученный эффект штурмбаннфюрер.

На Берга он только посмотрел. Только на несколько секунд задержал взгляд.

– Вы представите мне резидента.

Оберштурмфюреру следовало кивнуть, а лучше встать и четко ответить: «Будет выполнено, господин майор». А он даже не кивнул.

– Есть предположение, что именуемый вами «двадцать шестой» шел на встречу с резидентом в районе Темпельгофа? – лицо Берга оттенилось иронической улыбкой.

– Нет, нет… Он попал туда случайно, – Дитрих торопливо разрушил конструкцию, которую оберштурмфюрер пытался соорудить. – И убит случайно.

– Может быть, не случайно? – усомнился Берг. – Он сбит легковой машиной еще вечером, так констатирует медицинская экспертиза. Труп находился на дороге почти двенадцать часов. Военные грузовики проходили по шоссе только ночью.

– Значит, он попал под легковую машину, – пояснил штурмбанфюрер. Он точно знал, когда и кто сбил Азиза, но тень не должна была пасть на убийцу.

– Почему бы не предположить, что «двадцать шестой» убран друзьями, – пытался восстановить Берг свою конструкцию, только что разрушенную Дитрихом. – Убран в целях безопасности всей группы или резидента.

Штурмбаннфюрер нахмурился. Версия ему нравилась, она нужна была, но не соответствовала истинному положению вещей. Азиза убила Рут Хенкель, а считать ее резидентом Дитрих никак не мог. К тому же он сам навел ее на туркестанца. Впрочем, какое значение имеет истина?

– Вы предполагаете, – спросил он Берга, – или отталкиваетесь от фактов?

Всегда важно угадать мысли шефа, особенно такого шефа, как Дитрих – он создал собственную систему раскрытия преступлений и подводит под нее материалы следствия и агентурные сведения. Поэтому многие из попавших под подозрение умирают прежде, чем оказываются в гестапо. Они не успевают дать показания и тем самым опровергнуть версию штурмбаннфюрера. Так умер Чокаев, упал Хендриксен на Бель-Альянс, отравилась Блюмберг, попал под машину Азиз Рахманов. Вариант Берга подходил под эту схему.

– Предположение, – ответил Рудольф. – Я основываюсь на промежуточных моментах. Мы идем по следу «двадцать шестого», почти настигает его и новый резидент. Но, зная слабость своего агента, убирает. Надо думать, что «двадцать шестой» располагал важной тайной.

– Логично, милый Рудольф… И, кажется, мы возьмем вашу версию за основу. Но пока будем считать этого туркестанца жертвой случайности, – Дитрих наконец отошел, освободил Берга от тяжести, что висела над ним. – Когда мы возьмем с вами нового резидента, а мы его обязательно возьмем, – Дитрих опять уставился на Рудольфа, – все станет ясным. Случайность может оказаться закономерностью…

– Итак, с «двадцать шестым» покончено? – потребовал подтверждения Берг. Его беспокоил этот вопрос. Очень беспокоил.

– Да…

В это время вспыхнула сигнальная лампочка на столе и штурмбаннфюрер заторопился к телефону.

Берг встал. Ему, как и всякому другому подчиненному, не следовало присутствовать при телефонном разговоре шефа.

Дитрих взял трубку. Нет, схватил и торопливо приложил к лицу. Ему показалось, что спешит какая-то новость. У штурмбаннфюрера была почти животная острота предчувствия. И он не ошибся. Два-три слова, неслышимые для Берга, оживили, преобразили Дитриха. Он забарабанил пальцами по столу, выражая нетерпение. Подталкивал будто, торопил собеседника.

Пора было уйти Бергу. И он, поклонившись, направился к двери. Никогда не удавалось ему сразу покинуть кабинет шефа. Не удалось это и сейчас. Пальцы Дитриха застучали по столу громко, требовательно. Рудольф остановился на втором шаге. Понял, стук адресован ему.

Дитрих бросил трубку на рычаг. Нажал кнопку звонка. Кнопку, связывающую кабинет с дежурным.

Бергу сказал:

– Могу поздравить вас, оберштурмфюрер. «Двадцать шестой» в Главном управлении СС… у этого самоуверенного капитана Ольшера…

И Дитрих засмеялся. Это было высшим проявлением удовлетворения, которое иногда испытывал штурмбаннфюрер. Испытывал не от собственной удачи, а от неудачи другого. Должно быть, Ольшер попал в беду. Радость настолько захлестнула шефа, что он не заметил бледности, павшей на лицо Берга, не обратил внимания на странный жест, – оберштурмфюрер протянул руку к пристолику и оперся о его край.

Вбежал дежурный.

– Наряд из трех человек в машину! – распорядился Дитрих. – Живо!

А Бергу пояснил:

– Нам придется поехать… в гости к капитану… Оденьтесь, Рудольф… Кажется, предстоит веселенькая ночь…

Дальнейшие события развернулись в течение нескольких часов.

8 часов 20 минут.

Саид Исламбек идет по Шонгаузераллей. Идет, полный радости. Удивительно светло на душе. Немножко грустно, правда. Грусть оставила в нем Надие. Своими словами. Последними: «Ты будешь помнить меня…» Зачем она это сказала? Теперь он должен думать. Разгадывать. Хорошо, что только разгадывать, возвращаясь мыслями к ней, к маленькой комнатке с блеклым окном. Волнующий процесс разгадывания. Он тоже приносит радость: Надие любит…

Холодный ветер. На Шонгаузераллей всегда ветер. Наверное, потому, что проспект выходит на север и оттуда, с далекого Балтийского моря, летят вихри. Гулять лучше на Шарлоттенбургском шоссе, где к самой улице почти подступают аллеи Тиргартена. Или вдоль старого Моабита с его красивыми особняками. Но Саид не гуляет. Он идет к станции метро. Серой, закопченной временем, растерзанной волнами людских потоков, поднятых первыми ночными бомбежками. Здесь Саид должен встретить Берга. В восемь тридцать вечера.