Я направился в тесную каютку Янтарь. Там было темно, но возвращаться за фонарем не хотелось. Мой мешок лежал в углу под койкой. Я нашел его ощупью и вытащил, протиснувшись между тюками с нарядами, которые каким-то образом норовили занять все свободное место в каюте. Шаря в поисках дневника Би, я мазнул кончиками пальцев по тряпицам, в которые когда-то завернул дар Рапскаля – флаконы с Серебром. Рыться в моих вещах было бы, со стороны Янтарь, предательством, но она то и дело поступала так со мной. Сердито оттолкнув сверток прочь, чтобы достать дневник, я ощутил тяжесть стеклянных флаконов, которые дал мне генерал. Медленно и осторожно я достал и развернул их. В крохотный иллюминатор просачивался свет первых звезд, и в нем жидкость во флаконах мерцала неземным сиянием. Серебро внутри по-прежнему медленно кружилось, будто в танце. Оба флакона были наполнены до самых краев, закупорены и запечатаны в точности как тогда, когда Рапскаль вручил их мне. Жидкая магия. Сила в чистом виде, текущая сама по себе, а не в человеческой или драконьей крови. Я наклонил флаконы и полюбовался медленными переливами Серебра. Интересно, сколько же Янтарь дала Совершенному? Хватит ли того, что есть у меня, чтобы он превратился в драконов? Если он взбесится или станет угрожать нам, смогу ли я посулить ему это, чтобы успокоить? Это настоящее сокровище. Опасное сокровище.

Я завернул флаконы в ткань и спрятал поглубже. Зря я винил Янтарь. Она каким-то образом сама раздобыла немного Серебра и ничего мне не сказала. Так ведь и я ничего не сказал ей о том, что́ дал мне Рапскаль. Мысль о том, что мы одинаково обманываем друг друга, лишь разозлила меня. Вот бы эта Янтарь пропала пропадом, и…

И что? И вернулся бы Шут? От странности этой мысли голова моя пошла кругом. Никуда не денешься: разумом и душой я воспринимал Янтарь совсем иначе, нежели Шута. Я с ней и говорил по-другому, и держался. Хотелось яростно помотать головой, чтобы избавиться от этих мыслей, как собака стряхивает с себя воду, но я понимал, что это не поможет. Сунув дневник Би под мышку, я затолкал свой мешок обратно под койку.

– А ты не торопился, – заметил Брэшен, когда я вернулся в капитанскую каюту.

Пока я ходил, к собранию присоединился Клеф. Он устроился не за столом, а на табурете в углу, с кружкой рома в руках. Он глянул на меня недобро, но я и сам не питал к нему дружеских чувств. Конечно же, он видел, как я говорил с Совершенным, и пришел, чтобы донести Брэшену.

– Задержался потолковать с Совершенным.

Брэшен сжал зубы, а Альтия напружинилась, словно вот-вот бросится на меня. Я вскинул руку, призывая их не спешить:

– Он подтвердил, что заключил уговор с Янтарь. И намекнул, что у него и прочих драконов есть свои причины желать, чтобы мы достигли своей цели. – Я требовательно посмотрел на Янтарь. – Я хочу знать, что это за причины. И откуда у тебя взялось Серебро, когда Рэйн и Малта наотрез отказались дать его тебе.

Альтия негромко ахнула от потрясения. Брэшен затаил дыхание.

– Я не крала его, – глухо проговорила Янтарь. Я ждал. – Его дал мне по большому секрету один человек. Если об этом станет известно, его ждут большие неприятности. Так что я не назову его имени. – Она упрямо поджала губы.

– Будто нам не все равно, – фыркнула Альтия. – Ну, давай покажи нам «доказательство», что твоя дочь жива. Что ты не просто так, за здорово живешь, пустила наши жизни коту под хвост.

Было ясно, что если она когда-то и сочувствовала нам, то теперь в ней не осталось места для сострадания нашей беде. Я вполне мог понять ее, однако не мог спокойно слушать, как пренебрежительно она говорит о Би.

Я сел и осторожно положил тетрадку на стол, а руки – по сторонам от нее, чтобы никто не мог к ней прикоснуться, кроме меня. Заставив свой голос звучать ровно, я спросил Янтарь:

– Что именно ты хочешь, чтобы я зачитал?

Думаю, она понимала, какого труда мне стоило сдерживать гнев. Моя участь была в ее руках, и в руках этих чужих мне людей, и еще в руках их корабля, на которого и вовсе не стоило полагаться. И вот теперь они хотят, чтобы я «доказал» им: мой ребенок – особенный, настолько особенный, что заслуживает спасения из рук тех, кому доставляет удовольствие пытать людей. Если бы у Дождевой реки был хоть какой-нибудь приличный берег, я бы потребовал, чтобы меня высадили прямо тут, и пошел бы своей дорогой.

– Пожалуйста, прочти тот сон, где двухголовый человек дает тебе выпить пузырек с чернилами. А ты стряхиваешь с себя обломки дерева и превращаешься в двух драконов. Думаю, этот сон лучше всего все прояснит нам.

На миг я замер. Сколько раз я упрекал Шута в том, что он нарочно так толкует свои сны, чтобы подогнать их под то, что случилось, и говорит: «Вот, я все предвидел». Но на сей раз меня вдруг и самого ошеломило то, насколько сон сходится с действительностью. Я перелистал страницы и нашел его. Мгновение я молча смотрел на рисунок Би. Рука в перчатке держала небольшой стеклянный флакон. На заднем плане я тянулся к этому флакону жадными руками. Она раскрасила мои глаза на этом рисунке голубым. А «чернила» в пузырьке – желтым и серым. Не серебром, но я понимал, что она пыталась изобразить серебряный цвет. Я медленно прочел ее запись вслух и показал рисунок Альтии и Брэшену. Альтия нахмурилась, Брэшен откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди:

– Почем нам знать, что это все было написано не прошлой ночью?

Вопрос был глупый, он это и сам понимал.

Но я ответил:

– Янтарь слепа, а потому не может ни писать, ни рисовать. Если же ты подозреваешь меня, то у меня нет ни кистей, ни чернил настолько хороших, чтобы сделать это, ни таланта рисовальщика. – Я осторожно пролистал страницы дневника Би. – И за этой записью следует еще множество снов и рисунков.

Брэшен знал, что я прав. Он просто не хотел верить, что Би предвидела, как Янтарь даст живому кораблю с моим лицом сосуд с Серебром, чтобы Совершенный мог превратиться даже не в дракона, а в двух.

– Но… – начал было он, однако Альтия перебила мужа:

– Брось, Брэшен. Мы оба всегда знали, что Янтарь овеяна магией, и, боюсь, мы и теперь знаем далеко не все.

– Верно, – торжественно и серьезно подтвердила Янтарь.

Я не хотел обращаться к ней с этим в присутствии чужих, но вопрос не давал мне покоя, будто воспалившаяся рана, и я задал его:

– Почему ты думаешь, что Би жива?

Ее плечи поднялись и опустились, когда она глубоко вздохнула:

– Боюсь, объяснить это будет труднее.

– Я жду.

– Во-первых, сон, где она – орех. И другой, где она называет себя желудем. Помнишь их? Она пишет, что она маленькая, сжавшаяся в комочек в твердой скорлупе, и ее несет течением. Думаю, это она провидела проход сквозь столпы Силы.

– Проход сквозь что? – не понял Брэшен.

– Сейчас я говорю с Фитцем. Если вам интересно, я потом все объясню.

Брэшен неохотно смирился, откинулся на спинку стула и набычился.