Я полагал, мы должны были об этом поговорить. Но какое там! Перекинувшись парой-тройкой ничего не значащих слов, все быстро разбрелись по своим комнатам. В столовой остались только я и Геннадий. Местный открыл холодильник, переложил все продукты с нижней полки на верхние, а на их место стал выкладывать пакеты с кровью, оставленные Снайдеровым. Наш холодильник теперь был хранилищем жрачки для кровососов.

Я прислушался к собственным ощущениям, стараясь понять, а не вскипает ли и у меня внутри жажда крови, которую я неосознанно пытаюсь подавить? И если нет, то скоро ли это начнется?

Я чувствовал себя странно. И с каждым днем странностей этих становилось все больше. Но никакого физического недомогания я не испытывал. Наоборот, я чувствовал себя великолепно. Не помню, когда прежде мне было так приятно от того, что мое тело полностью подчиняется мне и готово выполнить все, что я от него потребую. Сведя стопы ног вместе, я чуть присел и без особого усилия запрыгнул на угол стола. Развернувшись на носке левой ноги, я так же легко перепрыгнул на спинку стоявшего неподалеку стула. Стул начал было крениться, грозясь опрокинуться, но, лишь взмахнув правой рукой, я восстановил равновесие. Стул неподвижно замер на двух задних ножках. А я стоял на его спинке, замерев в положении устойчивого равновесия. Раньше я не был способен на такое.

– Ловко, – сказал наблюдавший за мной Геннадий.

Я не забыл о его присутствии. С того дня, как мой разум перестали подавлять лекарства, я вообще ничего не забываю. Вот только я пока не понял, абсолютная память – это дар или проклятие? Как бы там ни было, местный был мне безразличен. Примерно, как стул, на котором я стоял. Он был всего лишь инвентарем, которым я мог воспользоваться. А мог просто отодвинуть в сторону – за ненадобностью, чтобы не мешал.

«Ловко»! И это все, что он мог сказать? Попробовал бы он сам проделать нечто подобное!

Я спрыгнул на пол, а стул почти без стука встал на пол всеми четырьмя ножками.

– Хотите поговорить? – предложил Геннадий.

Я удивленно поднял бровь.

– О чем?

– Не знаю, – пожал плечами Геннадий. – О чем угодно.

– Это ваша работа?

– Что вы имеете в виду?

– Разговоры с неофитами.

– По специальности я программист. А здесь я по собственной инициативе. Как и остальные. Мы хотим помочь вам освоиться на новом месте, в новых условиях.

– Свыкнуться с мыслью, что мы вампиры, – продолжил я.

– Дело не в названии.

– Не скажите. Терминология имеет большое значение. – Возразить ему было нечего. Да мне и самому не хотелось развивать эту тему. – Сколько вам лет?

Геннадий ничуть не удивился такому вопросу.

– Двадцать восемь.

– Как вам удалось получить специальность, если вы тоже вампир?

– Мои родители очень рано поняли, что я альтер.

– Каким образом?

– Я приемный ребенок. Меня усыновили, когда мне было четыре года. До меня в доме жили две собаки. Две милые, добродушные дворняги, никогда ни на кого даже не рычавшие. Но как только я первый раз переступил порог своего нового дома, они подняли безумный лай. Они бросались на меня, как будто хотели напасть, но тут же, будто в страхе, отпрыгивали в сторону. Это была типичная реакция собак на альтера. На улице их реакция на потенциальных альтеров не столь бурная. Собаки лишь недовольно ворчат, а при возможности отходят в сторону. В квартире же, в замкнутом пространстве, на территории, которую собаки считали своей, реакция оказалась совсем другой.

– И что же, они так и лаяли на вас все время? Или вы от них избавились?

– Со временем они ко мне привыкли. Собаки перестают реагировать на альтеров, когда понимают, что те не причинят им зла. Вы видели, сколько собак у нас в поселке? – Я молча кивнул. – Это для того, чтобы альтеры учились правильно вести себя рядом с собаками, не провоцируя их на агрессию.

– Ясно. А что же с вами? Как я понимаю, приемные родители не сдали вас в пансионат?

– Разумеется, нет, – по выражению лица Геннадия можно было понять, что даже сама мысль о том, что родители могли избавиться от него таким образом, казалась ему дикой. Жаль, что он не был знаком с моим папашей. – Я ходил сначала в детский сад, а потом в школу вместе с остальными детьми. До седьмого класса. Когда пришла пора моей инициации, родители достали фиктивную справку о том, что у меня серьезная болезнь сердца и жить мне вроде как осталось совсем недолго. А по сему случаю они изъявили желание перевести меня на надомное образование. Таким образом, я исчез из поля зрения всех надзорных органов. Потом я экстерном сдал выпускные школьные экзамены и поступил в институт. С собаками я ладить умел, любые медицинские учреждения старательно обходил стороной. Я благополучно закончил институт, поступил на работу… А потом узнал о поселке, в котором живут вольные альтеры. И решил сюда перебраться. Чтобы не жить в вечном страхе перед разоблачением.

– А ваши родители?

– Они остались дома. Я звоню им, связываюсь по «Скайпу», иногда навещаю. Но они ничего не знают про это место.

Я кивнул и пошел к лестнице, ведущей наверх. В комнате меня ждал «Улисс». Но на полпути я обернулся.

– А где вы доставали кровь, когда жили среди людей?

– Такие вопросы не принято задавать, – ответил Геннадий.

Лицо у него при этом сохранило невозмутимое выражение. То ли он очень хорошо владел своими эмоциями, то ли ему действительно не в чем было себя упрекнуть.

– Надеюсь, вы не съели своих собачек?

– Собаки к тому времени умерли.

– А если бы?.. – Я оборвал вопрос на полуслове, но так, чтобы местный понял, что я собирался спросить. Щелкнув пальцами, я смущенно улыбнулся. – Полагаю, об этом тоже не принято спрашивать. Простите мне мое невежество.

Я сделал жест рукой, скорее насмешливый, нежели извиняющийся, и продолжил свой путь на встречу с «Улиссом».

За следующие четыре дня из холодильника пропали восемь гемаконов. Мне даже не требовалось их считать – достаточно было бросить взгляд на полку, чтобы определить, сколько пакетов было и сколько осталось. А теперь прикинем. Я кровь не брал. Виктор свою порцию недавно получил. Остаются пять человек. Даже если предположить, что всем им срочно потребовалась кровь, куда делись еще три пакета? Ответ напрашивался сам собой – кто-то делал запасы. Зачем, если все местные в один голос твердят, что в поселке с кровью никаких проблем? В общем-то, меня это не касается. Но вся эта история мне очень не нравилась.

А на следующую ночь, с двадцать третьего на двадцать четвертый день нашего пребывания в поселке, я вдруг проснулся среди ночи. Было три часа семнадцать минут. Я знал это, не глядя на часы. Проснулся я от ощущения сосущей пустоты в желудке. На ужин у нас были бараньи отбивные с гречкой, салат из свежих овощей и блинчики с творогом. Я хорошо поел, но сейчас чувствовал себя так, будто три дня крошки хлеба в рот не брал. В желудке была не просто пустота, а черная дыра, способная поглотить без остатка все, что в нее попадет. Это было неприятно, но проблему можно было решить, всего лишь спустившись в столовую и взяв что-нибудь в холодильнике. Но, попытавшись встать, я почувствовал, что опора уходит у меня из-под ног. Я как будто находился на палубе корабля, прорывающегося сквозь девятибалльный шторм. Меня мотнуло так, что я ударился плечом о стену. Опершись на нее руками, я попытался выправить ситуацию. Но тут колени у меня затряслись так, словно я только что пробежал марафонскую дистанцию. Ноги сделались будто ватные. В голове раздался звон, и комната закружилась вокруг меня, точно карусель.