Коул задумчиво кивнул и, не отводя взгляда с хоровода пестрых лент, прижал меня к себе, не давая затеряться в толпе.

Там, на возвышенности, в окружении накрытых столов, ломящихся от ягодных пирогов, уже готовился костер. Луна давала охотникам указания, как сложить поленья из терна и бузины, чтобы костер горел как можно дольше. Ее платье, сотканное из живых цветов и золотой парчи, развевалось на ветру, легкое, как свадебная вуаль… И такое же прозрачное. Косы жемчужных волос были скреплены короной-атурой из терна и роз. Страшно подумать, как от такой тяжести у нее не сломалась шея!

Сделав вид, что она не заметила нас, Луна прошествовала в обход столов, проверяя, все ли готово. В тот же миг, как она махнула рукой, веселье вокруг затихло: ковен отбросил игры и потянулся к кряхтящей старушке с выбеленным лицом, вышедшей к костру под руку с Ворожеей.

– Должно быть, это третья Верховная – Шайя, – прошептала я Коулу, мысленно возвращаясь к ритуалу Тюльпаны и Триединой богине. – Дева, Мать, Старица…

– Тш-ш! – зашипела на меня Гён, возникнув рядом из тени со связкой яблок в руках и лентой, опутывающей ее ноги после забавы у Майского шеста.

Я послушно смолкла, внимая. Голоса Ворожеи и Луны, вставших по бокам от Шайи спиной к костру, раздались нараспев:

– Солнце зашло! Погибла богиня-всадница Рианнон, а юный огненный бог убил старого бога зимы. Сегодня и траур, и праздник: он сочетается браком с его лунной женой Серидвеной. Пусть в эту ночь они наплодят столько детей, сколько на небе звезд, и одарят нас своей любовью, чтобы мы дарили ее всем ныне живущим. Пусть Кейлик Бхаэр бросит свой посох, а холод и ночь уйдут, чтобы наша почва понесла, как молодая дева. Да будет так!

– Да будет так! – вторил ковен, а затем Луна, Ворожея и Шайя чиркнули длинными изогнутыми спичками, припрятанными в рукавах, и искры жадно набросились на сухой хворост.

Красное пламя столбом взметнулось ввысь, и костер вспыхнул, такой огромный, что его было не обойти. Ковен разразился смехом, криком и музыкой, вернувшись к празднеству. Старая Шайя улыбнулась почти беззубым ртом, наклонилась и дала подбежавшей маленькой девочке леденец, а затем Луна мягко взяла ее под руку и увела к деревянной беседке, слишком немощную, чтобы присоединиться к танцам.

– Наслаждайтесь едой и гуляньями, – посоветовала нам с Коулом Ворожея, вложив в руки по спелому красному яблоку. Ее платье было похоже на наряд Луны, но более скромное и изящное, с речным жемчугом и папоротником вместо наплечников. – Майский день – день влюбленных. Белтейн принадлежит вам по праву.

Коул ущипнул меня за бедро, когда Ворожея отошла, и невинно улыбнулся. Я шутливо хлопнула его по руке, но в душе потеплело: ему нравились все эти ведьмовские праздники, и, хотя он не мог расслабиться в окружении незнакомых ведьм, я видела, как влекут его здешние забавы.

– И чем ты хочешь заняться в первую очередь? – спросил Коул, вгрызаясь в свое яблоко и задумчиво озираясь.

– Хм… Как насчет того, чтобы поесть?

Коул ухмыльнулся, ведь хотел предложить то же самое.

– Берегись, охотник! Сегодня граница между мирами стерлась.

Гён, как всегда, выскочила, как черт из табакерки, и отбила ему весь аппетит. Коула бросило в жар лишь от одного ее появления, а когда она повела острым ногтем по его щеке, привстав на носочки…

– Тебе доводилось встречать фейри? Летняя королева Титания любит наведываться на всякие праздники и соблазнять смертных юношей, – проурчала она, и ее зеленые глаза скосились на меня. – А иногда и девушек. Но не бойтесь: Ворожея просила меня присмотреть за вами, так что сегодня вам ничего не грозит!

– Большое спасибо, – буркнул Коул, и Гён втолкнула ему в руки плетеную корзину с весенними цветами, едва он успел проглотить свое яблоко. Боярышник, ландыши, жасмин, тысячелистник, лилии и лоскуты бархатистого мха.

– Если хочешь провести Белтейн с толком, ты должен сплести из них венок, чтобы…

Гён сошла на шепот, потянувшись к уху Коула и прикрыв рот ладошкой, чтобы обрывки их откровений не долетели до меня. Настороженный еще секунду назад, Коул вдруг просиял и часто-часто закивал головой, обняв корзинку. Догадываясь, в какую из традиций Гён посвящает его, но дав ему шанс меня удивить, я направилась к столу с дарами, чтобы приступить к ужину.

Не помня себя от голода, я умяла три куска вишневого пирога и несколько утиных ножек, так и не дождавшись Коула. Даже успела порядком захмелеть от меда, кубок с которым мне любезно предложил один из ряженых. В кругу из факелов проходила торжественная коронация Короля и Королевы Мая – выбирали самого сильного охотника деревни и самую красивую девушку, крася их лица черникой и связывая венчальными браслетами, как воплощения богов. Немного побродив меж шатров, где всем желающим разрисовывали лица хной и гадали на птичьих косточках, я была беспощадно затянута в вихрь хоровода, тянущегося вокруг горящего соломенного чучела.

Все омрачало лишь чувство вины, скребущее на душе: где-то там, далеко, эту ночь будет праздновать мой ковен, раздробленный и одинокий без своей Верховной ведьмы. Стараясь убедить себя, что эта разрозненность временна и следующий Белтейн я непременно встречу дома, я позволила празднику вести меня туда, куда ему заблагорассудится.

– Да будут сыты наши семьи и плодовиты женщины! – прокричал кто-то в толпе, и ему эхом вторил еще десяток пьяных голосов.

Коул все это время сидел на подстилке из сена, подпирая собой телегу с зерном и бочками сидра. Сосредоточенно сплетая вместе стебли, он даже не заметил моего отсутствия, пока я не схватила его за руку, чтобы вытянуть потанцевать со мной.

– Идем, сыграем хотя бы в жмурки! Будешь целовать невест наугад, пока меня не найдешь.

– Дай мне еще пять минут!

Коул вырвался и принялся судорожно доделывать венок, внося финальные штрихи: несколько маргариток в центр, еще пара зеленых узелков, немного листочков мяты…

Я вздохнула и, подобрав платье, села рядом, принявшись наблюдать за ним, точнее – любоваться. Его глаза блестели в свете огня, как у ребенка, завороженного новой игрушкой. Пальцы быстро-быстро порхали над безупречными цветками, собирая их воедино, так умело, будто Коул плел венки каждый день. Кажется, он даже высунул язык от стараний, иногда пригубляя мед из кубка, чтобы просушить горло.

Я успела слопать майскую лепешку из кукурузы, когда на голову мне опустилось что-то тяжелое и колючее. Зеленые ветки погладили лоб, а нос припорошило пыльцой. Венок Коул сделал добротный: тугой, красивый и прямо под размер моей головы. В сочетании с розовыми щеками Коула, довольно оглядывающего результат своего кропотливого труда, венок мог означать лишь одно…

– Майская свадьба, – сказала я. – Ты только что взял меня в жены на год.

– А почему только на год?

Я собиралась в красках рассказать Коулу, что такова традиция майской свадьбы Белтейна – проверка союза потенциальных новобрачных на прочность, – но осеклась, поняв, что на самом деле он спросил совсем не об этом.