Из воспоминаний поклонника «Кино»:

«Однажды я побывал на концерте группы „Кино“ в Риге. Это случилось летом 1990 года на стадионе „Даугава“. Народ встречал кумиров очень бурно. Было очень много милиционеров в оцеплении. Они окружали сцену тройным кольцом. В них бросали с трибун все, что было под руками – даже, по-моему, доски от скамеек и зажженные самолетики из бумаги. Группа безупречно отыграла, но на бис не вышла. Сейчас вот всплыло в памяти то, что на перекрестке улиц К. Барона и Бривибас, у моста, на трансформаторной будке много лет висела сохранившаяся афиша с того концерта. Она исчезла лет пять назад».[374]

Олег Толмачев:

«А вообще в Риге в то время погода была паршивая, на концертах народу не так много было. Переаншлаги были в Перми, Красноярске, Москве, Питере, Архангельске, Новокузнецке и Прокопьевске».[375]

Диана Русова, поклонница «Кино»:

«Когда в конце весны 1990 года в городе появились афиши гастролей „Кино“, я тут же помчалась за билетами, несмотря на сессию. 13 июня 1990 года на стадионе „Даугава“ я пережила нечто вроде катарсиса. Концерт был недолгим, качество звука – чудовищным, но все это не имело никакого значения, потому что на сцене посреди стадионного поля были четыре человека в черном: Гурьянов, Тихомиров, Каспарян и Цой. Этот концерт стал одним из самых ярких событий моей жизни. Я сидела как раз почти напротив сцены, во втором ярусе. Помню, единственное, что сказал Цой, – это то, что, наверное, ветром уносит звук в сторону. День был очень ветреный. Солнечный, но довольно холодный и ветреный. И плюс еще поезда, электрички ходили, рядышком железная дорога».[376]

Дмитрий Зелентов:

«Я был на двух концертах „Кино“ в июне 1990 года, в Риге, на стадионе “Даугава“. На первый нас провели „Твины“, которые разогревали „Кино“, мы с ними тогда дружили.

Кроме того, что концерт был настолько впечатляющий, мне и сказать нечего. Увидеть Цоя живьем было вообще чем-то нереальным, поверить в то, что он рядом, было невозможно. Таких впечатлений я никогда больше не получал в жизни. Один мой однокурсник по училищу даже смог пройти к сцене и подарить ему цветы. После концерта мы с черного хода ждали, когда они все выйдут, и где-то минут через сорок я видел Витьку в шаге от себя. Некоторым из нас даже повезло получить его рукопожатие, мы потом еще бежали за его машиной всей толпой.

Особых нюансов я уже не помню, была какая-то эйфория от встречи с ним. Одна моя одноклассница, которая и не была особо поклонницей его творчества, в Юрмале сидела с „киношниками“ в кафе. Ну вот, наверное, и все воспоминания.

Еще забыл рассказать: одна моя старая знакомая, которая на те концерты распространяла билеты, лично с Цоем общалась – так вот, он ей подписал пластинку „Ночь“, недавно она мне ее подарила с автографом!»[377]

Леонид Чебанюк, журналист:

«Не успел он приехать в Архангельск, его тут же „раскусили“ солдаты. В общем, это было несложно: жаркий июньский день, а тут человек весь в черном, до носа погруженный в черный же шарф, очки и темная шляпа завершают домаскировку того, чьего прибытия ждет почти весь город. „Вы Виктор Цой?!“ – скорее утвердительно заорали ребята. „Нет!“ – сказал человек голосом с интонациями, многократно повторенными находящимися вблизи магнитофонами. А вечером того же дня стараниями радушной к своим гостям Беллы Высоцкой в кафе “Чайка“ был маленький ужин, на котором „Кино“ в полном составе налегало на коньячок. За стенкой гудел чей-то выпускной. Разморенный коньячными парами и жарой, я спустился к туалету покурить. Там уже тусовалось порядочное количество новоявленных выпускников, утомленных бесплодным созерцанием кумира через стеклянную стенку и справедливо полагавших, что в банкетном зале курить ему не дадут, а значит, надежда на близкое общение реальна именно в этом месте. И действительно, скоро он скрылся за одной из дверок вышеозначенного заведения. “Цой вон в той кабинке“, – восхищенно загалдели зрители. Господи, как это глупо. Но еще глупее был я сам, с одной стороны, осуждающий столь бестактное благоговение, а с другой, распираемый гордостью от сознания себя как особы приближенной, а значит, избавленной от необходимости подобных чувствоизлияний. Стояла жуткая духота. Мокрые от пота солдаты едва сдерживали мокрых от восторженных слез поклонников. В промежутках между ними стояли дельцы с портативной видеокамерой для съемки неожиданных эксцессов. „Совершенно случайно им удалось заснять весь концерт“. Когда темная машина с черным Цоем подъехала ко Дворцу спорта, он сказал: „Я здесь не выйду, они меня разорвут“. Они его не разорвали. Это было как в самом безумном сне: фанаты с белыми мышами в волосах, милиционеры, злые от обреченного понимания, что им никогда не отогнать всех поклонников от дверей цоевской раздевалки. И все они цепляются и толкаются. Он сидел на скамейке, в черных носках, в плавках и майке. Голова запрокинута, и чуть раскосые устало-грустные глаза полузакрыты. Выжатый большой человек, во всем своем облике сконцентрировавший нежелание кому-либо что-либо объяснять. От этой картины и ее подтекста у меня отвисла челюсть, и тут я получил самый внушительный за всю прожитую жизнь толчок в грудь. Передо мной стоял не вызывающий никакой нежности телохранитель, рассчитывавший своей пятерней вышибить меня из седла… пардон, раздевалки. К вступившемуся Цою я подбежал с ябедой на его персонал: