– И вы рассказываете мне об этом только теперь?! – Маковский схватился за голову. – Господи, твоя воля! С кем приходится работать! Что ж, я вас поздравляю, господа: мы влипли. – Что значит «влипли»? – холодно переспросил Шебаршин.

Полковник Черных медленно поднялся с дивана и неуверенно, как слепой, двинулся на Маковского. Похоже, он знал, что имеет в виду начальник режима, а если не знал, то догадывался.

– Ты… Ты… Хранилище торпед, да?

– И морских мин, – любезно подтвердил Маковский. – На вашем месте я бы остановился, доктор.

– Где? – мгновенно ухватил самую суть генерал-полковник Шебаршин, недаром слывший одной из самых светлых голов столетия.

– Здесь, в этом секторе, – пристально глядя на приближающегося доктора Смерть, небрежно ответил Маковский, – в десятом ангаре. Не волнуйтесь, он надежно запечатан…

– Так же, как семнадцатая штольня? – спросил генерал. Маковский не успел ответить: доктор Черных вдруг взвизгнул, как ошпаренный кот, и прыгнул на него, выставив перед собой руки с растопыренными, как когти атакующей хищной птицы, пальцами. Полковник сделал небрежное движение, и доктор Смерть, перелетев через стол, свалив лампу и едва не опрокинув сидящего в кресле генерала, с шумом обрушился в угол.

– Мне все ясно, – решительно произнес Шебаршин и встал. – Вы заигрались, Виталий Анатольевич. Приказ о вашем освобождении от занимаемой должности придет, как только я доберусь до Москвы. Распорядитесь, чтобы ваш человек проводил меня до причала. Да, и от охраны я бы тоже не отказался.

Не дожидаясь реакции Маковского, он обошел стол и направился к выходу.

– Нет, – сказал ему в спину полковник. Шебаршин остановился и медленно обернулся, всем своим видом демонстрируя крайне неприятное изумление.

– Что вы сказали, простите?

– Я сказал: нет, – повторил Маковский. – То есть да, конечно, но не сейчас. Морские ворота останутся закрытыми и «Треска» никуда не уйдет, пока противник не будет уничтожен, а система безопасности восстановлена. После этого вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. А пока там, – он указал на закрывающую выход портьеру, – пока там стреляют, командую здесь я. Так гласит инструкция, подписанная в числе прочих облеченных властью лиц и вами.

– Вы спятили, полковник, – холодно процедил Шебаршин. – Я смещаю вас с должности – сейчас, немедленно. С этой минуты вы – арестованный и в этом качестве отправитесь с нами на Большую землю.

– Не вы меня назначали, не вам и снимать, – спокойно парировал Маковский. – А насчет ареста – это мысль. Ей-богу, мысль! Прапорщик!

В кабинете вдруг коротко и оглушительно бахнул пистолетный выстрел. Маковский охнул, выгнувшись дугой, взгляд его остановился, сфокусировавшись на чем-то видимом ему одному, и он рухнул под ноги генералу. Тогда Шебаршин увидел стоящего позади стола полковника Черных. Доктор Смерть держал перед собой на вытянутых руках никелированный «парабеллум» бригаденфюрера Ризенхоффа. Руки у него ужасно тряслись, оружие ходило ходуном и слабо дымилось.

– Недурно проделано, коллега, – похвалил Шебаршин. – Главное, очень своевременно.

– Я еду с вами, – дрожащим голосом объявил Черных, отчего-то не торопясь опускать пистолет.

– Ну, разумеется! – обворожительно улыбнулся генерал-полковник. – А как же иначе!

Черных со вздохом облегчения разжал пальцы, и «парабеллум» глухо брякнул о паркет. В это самое мгновение портьера раздвинулась, и на пороге появился прапорщик Палей.

– Ах вы суки, – изумленно произнес он, мигом оценив обстановку, и прицелился в Шебаршина из автомата.

Неожиданно его с огромной силой рванули назад, и он исчез за портьерой. Оттуда послышался короткий вскрик, неприятный хруст и тяжелый шум падения. Портьера снова отодвинулась, и в кабинет вошел референт генерала. В одной руке он держал автомат Палея, а другой поправлял старомодные очки с круглыми стеклами без оправы.

– Надо уходить, Василий Александрович, – бесцветным шелестящим голосом, вполне согласовавшимся с его неброской внешностью, произнес он. – Похоже, система безопасности трещит по швам.

– У меня сложилось такое же мнение, – кивнул Шебаршин. – Да, пойдемте, нам здесь делать нечего. Только…

– Да, конечно, – прошелестел референт, умевший, как всякий по-настоящему хороший, опытный секретарь, понимать начальство без слов. – Прошу вас. Он отодвинул портьеру, и Шебаршин, не оглядываясь, вышел из кабинета.

– Он давно на это напрашивался, – обходя стол с явным и недвусмысленным намерением последовать за генералом, сообщил полковник Черных и с ненавистью посмотрел на лежащее посреди кабинета тело Маковского. – А вы молодец! Кто бы мог подумать, такого кабана – голыми руками…

– Спасибо, – поблагодарил очкастый референт и, подняв ствол автомата, дал очередь от бедра. Доктор Смерть ударился лопатками о забрызганную кровью и мозгами стену и съехал по ней на пол, оставляя на дубовой панели широкую, влажно поблескивающую красную полосу. Его разбитые, забрызганные алым очки криво повисли на одной дужке; левый глаз вытек, а правый с немым упреком уставился на референта. – Боливар не вынесет двоих, – напоследок блеснул начитанностью тот и вслед за Шебаршиным нырнул под портьеру.

Покинув лифт на третьем уровне, референт задержался еще на секунду, чтобы, обернувшись, расстрелять пульт управления архаичным подъемником. Пули залязгали о металл, послышался характерный треск короткого замыкания, полетели искры, взвился пахнущий горелой изоляцией дымок, и в лифтовой шахте погас свет.

Стоявший поодаль, поджидая его, генерал-полковник Шебаршин изумленно приподнял правую бровь и пожевал губами, но не стал ничего говорить: в своей области его референт стоил трех академиков и, надо полагать, знал, что делает.

* * *

Коридор был узкий, с низким потолком и шел классическим фортификационным зигзагом. Пробегая мимо устья перпендикулярного прохода, Николай услышал доносящийся оттуда тяжелый топот множества ног. Ему подумалось, что было бы недурно устроить здесь засаду и встретить спешащее в пятый сектор подкрепление свинцовым душем Шарко, но патронов осталось маловато, а впереди басовито стучал ручной пулемет, и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, в кого именно он стреляет. Подольский вспомнил план пятого сектора и отказался от сомнительной идеи дать охране бой прямо здесь, в коридоре. Этот самый пятый сектор представлял собой просто большое, открытое, простреливаемое вдоль и поперек пространство; укрыться там было негде, а отступить Комбат и Казаков могли разве что в семнадцатую штольню – то есть, попросту говоря, в мышеловку. Рация уже пролаяла сообщение о том, что вентиляционный канал, послуживший путем проникновения, завален взрывом и что противник блокирован в пятом секторе. С учетом подавляющего численного превосходства охраны и фортификационных премудростей театра военных действий ожидать чего-то иного было наивно и глупо. Те, о ком говорила рация, глупцами не были, а что до наивности… Что ж, наверное, человека, который в наше время жертвует собой ради спасения энного количества абсолютно незнакомых ему и, по большому счету, никчемных людей – бомжей, одиноких пьяниц и прочих люмпенов, по которым никто не заплачет, – можно назвать наивным. В другое время это называлось иначе – неважно, не в этом суть. Суть же, товарищи военнослужащие, заключается в том, что Борис Иванович Рублев – грамотный офицер и, планируя эту операцию, заранее предвидел именно такой финал – в числе прочих вариантов, разумеется, но предвидел. Что ж, возможно, его ожидает приятный сюрприз – только бы успеть добежать…