Еще я в очередной раз услышала историю своей встречи на Киевском вокзале. Миша в красках рассказывал Олегу, как потерял Лешу, как они приехали заранее, но поезд задерживался. Думали, минут на пятнадцать-двадцать, а объявили, что на целый час. Задубели стоять на сквозняке. Дело было вечером, делать было нечего, и они отправились в ресторан перекусить. Через час вышли на платформу – ни привета, ни ответа, вдруг объявляют: задержка еще на час в связи с неблагоприятными с погодными условиями. Пошли опять греться в ресторане. Словом, за четыре часа опоздания дошли до кондиции и потерялись. Мой жених еще как-то держался на ногах, видимо, его поддерживало чувство ответственности, то бишь, высокого долга, и, хочется верить, любви. А Леша такой долг и угрызение совести не испытывал – куда-то запропастился и обнаружился только через сутки. На все это время его приютила у себя старшая сестра. В Москве это так называется, жены не должны нервничать.

Этот первый семейный завтрак на кухне был сервирован моей свекровью с любовью. Она носилась между плитой и холодильником, постоянно что-то вспоминая, что еще забыла поставить на стол. Красная от возбуждения, от предстоящего события, которое, по моим скромным подсчетам, Мишина мама ждала последние лет двадцать. И сегодня ночью ее желание, вероятно, сбылось, она воочию убедилась, что мы по-настоящему близки. Я, правда, не могла смотреть ей в глаза, но внутренне ощущала, что от нее ко мне исходит столько благожелательности и искренности. Сонечка постоянно ко мне прижималась, старалась погладить по спине, подбодрить меня, приняла меня, похоже, как родную дочь. А в стесненных жилищных условиях, извиняясь, приговаривала светящаяся счастьем Мишина мама, мучается вся страна, строящая социализм. Ничего не поделаешь, когда-то ведь достроим его и заглянем совсем в светлое будущее – коммунизм.

В загсе на Кутузовском проспекте, куда мы пришли подтвердить дату регистрации, я наблюдала за другими брачующимися. В основном, совсем молоденькие – что жених, что невеста. В окружении свидетелей, друзей и родственников они весело пили шампанское. Мимо прошла та тетка, которая нас тогда прессинговала, когда мы подавали только заявление. Она меня не узнала, а, завидев Мишу, не стесняясь, ошеломила коллегу за соседним столом своими философскими мыслями о том, что эти провинциалки мертвой хваткой цепляются за москвичей, никакими клещами не оторвать. Все сюда так и прут. Вот и этого длинноносого с бакенбардами до шеи охмурили.

Я весь этот пассаж хорошо слышала и про себя подумала: да будьте вы хоть трижды москвички, ни один одессит на таких уродин с провисшими толстыми задницами, как у тебя, тетя, не польстится. Она покопалась в своих бумагах, вытащила из ящика еще один толстенный талмуд, что-то туда вписала и наконец, не поднимая головы, прошипела, что расписываемся в субботу, двадцать девятого ноября, в двенадцать часов, прибыть обязательно надо за тридцать минут до начала – опоздаете, будет назначен новый день.

– Вот здесь оставьте нам на память свой автограф, – обратилась она к Мише, перевернув журнал вверх тормашками, как при голосовании книгу избирателей. – А вам не надо, одного достаточно.

На меня она даже не глянула, ну и черт с ней, в кармане я держала для нее даже не фигу, а нашу одесскую дулю.

Следующим пунктом нашей программы был ресторан. Жених хотел пойти один, а я – чтобы подождала его на улице. Я возразила – с какой стати буду торчать на холоде и ветру, который гулял по Арбату, свадьба же вроде моя тоже, и мы отправились вдвоем. Два администратора, как два брата акробата, стали вежливо так отнекиваться, что никто им не звонил, ничего они не знают, и вообще в этот день в «Праге» прием не у кого-нибудь, а у самого Косыгина, и другие важные мероприятия, так что все свадьбы отменяются, тем более на полсотни человек. И вообще, у них принято заказывать банкеты вперед за месяц, а то и больше.

Я как услышала про эту полусотню, обомлела. Наших с ним родственников вместе с нами ну от силы человек пятнадцать, откуда остальные и кто они? Неужели дружков своих из Домжура затянет, как вспомнила в ужасе эту публику…

В общем, от ворот поворот, по-культурному. Мы вышли на шумный суетливый Старый Арбат, очень напоминающий мою Дерибасовскую, расстроенными, не зная, что делать дальше.

– Миша, а откуда столько гостей набралось? Зачем нам такой гвалт и шухер?

Я здесь же поняла свой промах. Эти проклятые словечки, которых в Одессе даже никто не замечает, у моего жениха вызывали прилив бешенства.

– Сколько раз я просил тебя следить за своей речью. Неужели это так тяжело? Ну, что ты стоишь? Идем за кольцами в ювелирный.

Спустить, промолчать или раз и навсегда отстоять права граждан из нестоличных городов страны? Я ничего умнее не придумала, как громко во все луженое горло запеть посреди улицы. Аккурат напротив магазина «Украинская книга» – нарочно не придумаешь:

Гой Одарка, годи будэ, пэрэстань оно крычать!

Та нэхай почують люды, та нэ буду я мовчать!

Ржу, не могу сдержаться. В Одессе в жизнь не отчебучила ничего такого. А здесь? Да плевать я хотела, кто что обо мне подумает. Это надо же такое количество народа, и куда все они несутся? У нас в Одессе столько даже на Первомайскую демонстрацию не собирается, сколько здесь туда-сюда по Арбату шастает.

Миша сначала в ужасе уставился на меня, потом, видно, разглядел всех чертей, которые веселились в моих глазах, махнул рукой.

Прохожие смеялись и оглядывались вслед пришибленной парочке. Примеряя кольца, мой жених пытался отомстить мне и выпендриться перед довольно симпатичной продавщицей, обслуживающей нас.

– Одарка, примеряй осторожно, оно золотое.

– Та бачу я, Мыкола, хибаж я злато вид медяка ни побачу?

Девушка обалдела и потребовала от нас не только приглашение, но и паспорта. Я ей подмигнула, но бесполезно. Юмор – вещь, к которой нужно быть как минимум подготовленным с детства.

На обратном пути я продолжала пытаться уговорить Мишу отказаться от столь помпезной свадьбы, которую он задумал.

– Миша, зачем нам это, мы тихо, по-семейному, отметим. Зачем нам заводить весь этот хоровод? Только не подумай, что дело в деньгах. Совсем не в них. Меня почти никто из твоих товарищей не знает и я – никого. Которых знаем – пригласим, а остальных зачем?

Сама же про себя думала: отыграем шумную свадьбу, а вдруг после нее разбежимся в разные стороны, и что тогда? Он стал мне объяснять, что у него много знакомых, он сам побывал на их свадьбах и в качестве свидетеля, и в качестве друга.

– Скажут, что вот, скупердяй, собственную свадьбу зажал. Я и так резал по живому. А ты бы в Одессе, если бы выходила замуж, тоже бы одной семьей не отделалась.

Оно, конечно, правда: в Одессе свадьбы дикие гуляют, и по триста человек. Но это не для меня. Для меня двадцать – и то это с очень большим гаком.

– Ладно, Миша, убедил, я согласна. Знаешь, что, сгоняй в магазин, купи, что мама твоя просила, а я к ребятам в «Прагу» еще раз загляну, может, уговорю их.