– Какого художника? – спросил я.

– Ну этого. Графта.

* * *

О Графте я, конечно, слышал. Петро рассказывал, как его вызывали на допрос. Какой-то аноним, по странному совпадению в качестве никнейма взявший себе имя одного из персонажей сказок нашей матери. Все это было странно, поэтому я из чистого любопытства однажды вечером настроил Кусто на поиск следов Графта.

Расчет был прост, я изучил материалы о нем и понял: кто бы он ни был, он связан с кино и/или с медициной. Работы его выполнены очень качественно, чаще всего это сделанные с помощью 3D-принтера реплики человеческих тел и/или органов. Там я и стал искать в первую очередь – для начала получил доступ к данным нескольких компаний по медоборудованию. Одна из них, швейцарская Skin FX, как раз и занималась производством кожи из пенолатекса, разработкой протезов и искусственных органов для обучения студентов в мединститутах. Туда я и запустил Кусто. Это оказалось просто – я просканировал сеть, в логах сканов портов обнаружил не фильтруемый файерволлом сервер и выгрузил в публичную директорию сайта компании скрипты. И та-даааам: Кусто проник в их корпоративную сеть. Я настроил его на поиск необычных транзакций, оптовых закупок пенолатекса и отражение этих закупок в переписке сотрудников. Долго искать не пришлось: алгоритм тут же выдал известного художника Павла Караташа. Караташ (как ни странно, это не псевдоним) работал аккуратно, пользовался анонимайзерами, Тором и прочим стаффом, но, как и любой бестолковый гусь, совершал ошибки – вот так оно всегда и бывает: ты можешь быть очень осторожным, но стоит тебе хоть один раз по запарке забыть ввести верный пароль, и – бум! – ты уже оставил след. Так и случилось с Караташем: все материалы для своих жутковатых скульптур он закупал в двух компаниях – Skin FX и Hepatum, обычно он все делал анонимно, через глубокую сеть, но пару раз серьезно наследил по неосторожности, Кусто засек его и дальше, промаркировав нужные блоки инфопотока, вытащил из серверов данные обо всех его сделках. Одна из них выглядела весьма красноречиво: пятьсот двадцать упаковок гепатопротекторов. Куплены на частное лицо.

Нет, вы только представьте себе. Он просто закупил пятьсот двадцать упаковок по оптовой цене, не стал заметать следы, пожертвовал анонимностью, просто потому, что хотел сэкономить, получить скидку. Каков дебил, а?

Иван Ильич смотрел на меня поверх очков:

– Ты ведь искал Графта с помощью Кусто, ммм?

Я промолчал, он рассмеялся.

– А что? Ты правда думал, что я не узнаю? Эх, Егор, Егор, мы уже сколько лет знакомы, а тебе до сих пор кажется, что ты умнее всех. – Он выдержал паузу, словно ждал ответа, но я молчал, и он продолжил: – Зачем ты искал его?

Я рассказал ему о маминой книге сказок.

Иван Ильич расхохотался:

– Вот это поворот! Он фанат вашей мамы? Этот Караташ? Серьезно?

Я пожал плечами:

– Караташ просто купил пятьсот двадцать упаковок таблеток для печени. А через месяц анонимный художник Графт представил на выставке свою работу, выложенную из этих самых таблеток. Все это выглядит подозрительно и очень непохоже на совпадение, и все же – никаких гарантий, что Караташ и Графт – одно лицо, у меня нет.

– Ладно. – Иван Ильич открыл ноутбук. – Можешь идти. Мне стоило бы оштрафовать тебя за самодеятельность, но этот твой Кусто, кажется, этим своим расследованием только что обеспечил нам финансирование.

* * *

Что он имел в виду, когда говорил про «финансирование», я понял лишь спустя две недели, когда Иван Ильич зашел в офис с бутылкой шампанского в руках. Он объявил, что полицаям удалось вычислить и задержать художника Графта.

– И все благодаря нам!

Арест художника был отличным поводом для начальства выслужиться перед высшими чинами Министерства обороны. Все знали, как сильно Боткин обижался на шутки в свой адрес – и поговаривали, что свой портрет, выложенный из таблеток, он воспринял как личное оскорбление, потребовал срочно найти и наказать художника. По нашей наводке полицаи задержали Павла Караташа, и после серии допросов он в обмен на выездную визу выдал всех, включая Александру Кардионову, художницу, скрывавшуюся под кличкой «Графт».

– Прикинь? Графт – это баба.

– Отличная работа, Егор! Благодаря тебе нам теперь пересмотрят бюджет на следующий год – в сторону увеличения. Смотри, что у меня есть. – Он достал из подарочного пакета красную вязаную шапку. – Шапка Кусто. Теперь она твоя, ты заслужил. – И натянул ее мне на голову.

Иван Ильич действительно был счастлив, я понял вот что: плевать ему было на двоякость ситуации, судьба девушки-художницы его не беспокоила, он волновался лишь о том, чтобы сохранить Компанию. Цена не имела значения, он сделал свой выбор.

Он еще раз поздравил нас и ушел к себе в кабинет. Я снял красную шапку и убрал ее в нижний ящик стола. И тем же вечером, возвращаясь домой, выбросил в урну.

Помню, пришел домой, долго сидел в кресле, смотрел в стену. В груди снова открылась воронка – огромная, шумная, болезненная. Воронка сомнений. Меня затягивало в нее, и я уже не мог сопротивляться.

«Самое главное – не потерять лицо», – всегда говорит Петро. Я думал, он драматизирует, – он ведь всегда драматизирует, это его фишка: отец-истеричка, – но теперь, сидя там, в подступающей темноте, в своей пустой квартире, я почти чувствовал, как теряю лицо – оно горело, так сильно и так больно, словно в меня плеснули соляной кислотой. Я никогда бы не подумал, что идиома «потерять лицо» может быть настолько буквальной. Тогда-то я и вспомнил про мамины таблетки. Тот самый пакетик с голубыми кругляшками.

Прости, Петро. Я знаю, ты будешь в ярости, когда дойдешь до этого места. Но ведь из песни слов не выкинешь. А я не выкинул мамин наркотик. Не знаю я почему, отстань. Тебе на все нужна причина, да? Так вот таблетки я не выкинул на всякий случай. Как тебе такая причина?

И вот всякий случай настал.

Я сходил в какой-то типа-китайский магазин на углу, купил ступку и пестик из оникса, вернулся домой, растолок одну таблетку, высыпал порошок на зеркальце, минут десять смотрел на все это безобразие – и наконец вдохнул.

Через минуту лицо онемело, и боль ушла. И воронка в груди затянулась.

Вы ошибаетесь. Никто не арестовывал Графта.

[Вопрос]

Нет, Марина не врет. Она просто не в курсе. Саша использовала ее.

[Вопрос]

Вы ведь читали ее манифест?

[Вопрос]

Да-да. Сашин манифест. «Художник и Система». Я прочту вам последний абзац, вот:

«Система не наказывает и не уничтожает – ей это не нужно, она не подавляет протест, – ведь любая борьба – это лишний шум, – она поглощает его; так удобнее; и чище. Цель Системы – не задавить человека, а убаюкать, удержать внутри зоны комфорта. И потому главная опасность для художника сегодня – не тюрьма и не гонения; главная опасность – заговорить на языке Системы. Это и есть смерть.