8 июня звезда оставила в аптеке у Шваба прощальное письмецо, предназначенное для Сиднея, и вылетела в Нью-Йорк. 10 июня, делясь этой новостью с читателями, Сколски заметил: «Ах, как быстро летят месяцы — и листки календарей!» Два дня спустя вся его колонка была посвящена своеобразному резюме жизненного пути и карьеры Мэрилин Монро.

А в это время она вместе с другими актерами, выступающими в «Ниагаре», — в частности, с Джозефом Коленом[219]и исполнителями ролей второго плана: Жаном Питерсом и Максом Шоуалтером (в то время известным под фамилией Кейси Адаме), — с трудом переносили рев и бешенство как ниагарского водопада, так и Генри Хатауэя[220]— режиссера, которому чувство доброжелательности по отношению к актерам было совершенно чуждо. Хатауэй снимал по сценарию Чарлза Брекетта, Уолтера Райша и Ричарда Брина фильм, в котором рассказывалось о подвергаемом психическим издевательствам и едва ли не пыткам бывшем пациенте больницы для умалишенных Джордже Лумисе (его играл Коттен); бедняге предстояло быть убитым в итоге интриги, сплетенной его похотливой супругой Роуз (Мэрилин Монро) и ее молодым любовником Патриком (Ричард Аллан[221]). Бурно кипящий водопад символизирует эмоции всех основных героев кинофильма:

Джордж сходит с ума от ревности, Роуз умирает от вожделения, а Патрик пылает жаждой убийства, чтобы удовлетворить тем самым желание своей любовницы. Однако планы преступной парочки перечеркивает Джордж, который в финале убивает и Патрика, и Роуз, чтобы затем отправиться к бушующему водопаду в поисках собственной гибели.

К удивлению многих, Мэрилин и Хатауэй хорошо сотрудничали друг с другом, хотя артистку ввергали в ужас съемки, которые велись летом в Нью-Йорке и Калифорнии. «Она никогда не питала веры в себя, — утверждает этот режиссер, — никогда не обрела убежденности, что является хорошей актрисой. Трагедия состояла в том, что ей никогда не позволили стать таковой». Однако, в противоположность данному высказыванию, как раз «Ниагара» предоставила ей такую возможность. В психологическом портрете Роуз, созданном ею, актриса выглядит убедительно аморальной. Другое дело, что в целом этот аспект остался незамеченным, поскольку во время съемок основной упор всеми делался на походку Мэрилин, а также на ее наготу, скрывавшуюся под ночным бельем. В созданном ею образе нет ничего от захватывающего дух невинного секса, от комичной наивности — есть только желчная эгоистичная шлюха, убежденная в неотразимости исходящего от нее соблазна, а также своей страсти к уничтожению; голос Роуз выражает презрение к слабому и бездарному мужу, который не желает помочь самому себе.

Джозеф Коттен считал, что с Мэрилин легко работать и приятно поддерживать дружеские отношения. «Если у меня была охота поговорить о себе, она терпеливо выслушивала. Если появлялась охота поговорить о ней, она заливалась румянцем. У меня о ней сложилось впечатление как о маленькой потерянной девочке». Что же касается опозданий, то Коттен вспоминает слова Мэрилин, сказанные ею по этому поводу второму администратору фильма: «Так я что: снимаюсь в кино или отмечаюсь на проходной?»

Так же как и Нелл Форбс в картине «Можно входить без стука», Роуз (в исполнении Мэрилин Монро) полностью отличалась от безотказной сексуальной красотки — амплуа, которым была так довольна и киностудия «Фокс», и американская публика. В обеих этих лентах обаяние Мэрилин опасно, ей нельзя доверять, поскольку чары этой молодой женщины несут за собой смерть. От обеих указанных картин остается совсем небольшой шаг до исполнения ролей эдаких отвратительных материалисток из кинофильмов «Джентльмены предпочитают блондинок» и «Как выйти замуж за миллионера» — робких, фальшивых и, когда им это удобно, строящих из себя дурочек. Все перечисленные роли только укрепили Мэрилин в решительном стремлении во что бы то ни стало избежать превращения в типаж и вечно играть одно и то же. Она делала с этой целью все что могла, и как раз «Ниагара» упрочила и подкрепила ее положение кинозвезды.

Прибыв в первой сцене на пикник, организованный для туристов неподалеку от Ниагарского водопада, и одетая в облегающее алое платье, Мэрилин в роли Роуз растягивается в мечтательном настроении на траве и мурлычет парочку тактов из песенки «Поцелуй», которую она попросила поставить на патефон. Молодая особа немедленно становится воплощением грез каждого присутствующего молодого мужчины о сексе, и каждый из них, буквально обалдевая от силы этого подлинного явления природы, поочередно получает отказ от свидания. «Поцелуй» внезапно обрывается, а невинное маленькое сборище рассеивается, когда муж Роуз вдребезги разбивает пластинку. Этот кадр импровизировался на съемочной площадке в самый последний момент, поскольку студийные стражи морали и нравственности после визита возмущенных представительниц американского Женского клуба почувствовали себя обязанными объявить манеру пения Мэрилин слишком уж наводящей на определенные мысли.

В целиком сохранившейся записи этой песенки, сделанной Лайонелом Ньюменом и Хейвеном Гиллеспи (она стала распространяться только через несколько лет после смерти Мэрилин), артистка проявила себя как выдающийся талант в области эстрадного пения. Это обнаруживается в чистоте тона и хорошо контролируемом дыхании, в том бархатном звучании и спокойствии, которыми характеризовалась каждая фраза, в убежденности, что все сделано хорошо и ее желания сбудутся. Иными словами, стереотипный любовный стишок, написанный в 1950 году, благодаря ей стал и достоверным, и манящим: «Поцелуй же меня... подари мне наслажденье... и заключи меня в объятья... это та минута...» В приглушенном, подрагивающем голосе Мэрилин можно отыскать влияние Эллы Фицджералд (записи которой она по ночам изучала дома) и даже динамизм таких ее современниц, как певицы Джулия Уилсон, Джой Стэффорд и Дорис Дей. Однако это вовсе не простая имитация разных стилей: если бы в пятидесятые годы можно было купить все пластинки Мэрилин Монро, ее бы шумно провозгласили одной из самых превосходных исполнительниц баллад того периода.

Генри Хатауэй назвал Мэрилин «самой естественной и органичной актрисой, какой я когда-либо руководил» — впрочем, критики не всегда разделяли эту точку зрения (хотя журналы «Тайм» и «Ньюсуик» отметили ее растущие драматические возможности). Тонкие и чуткие выразительные средства Мэрилин, ее нетерпение и полная задора строптивость вносят состояние постоянного беспокойства в это цветное, но все же «черное» кино, толкующее о несчастьях плохо подходящих друг другу пар, которые разыгрываются над романтическим Ниагарским водопадом. Вожделение, о котором актриса дает понять своей игрой, настолько же чревато риском, как и пребывание вблизи от неудержимого потока. Кроме того, в этом кинофильме, как вспоминает Аллан Снайдер, Мэрилин совершенно случайно научилась своей знаменитой походке с покачивающимися бедрами. Оператор снимал длинный проход актрисы, которая удалялась от камеры, идя по улице, вымощенной булыжником и полной выбоин. В какой-то момент она, соблазняюще оглядываясь и вильнув при этом бедрами, потеряла туфельки с высокими каблуками. С этого времени такое полуоглядывание и виляние стало одним из характерных для нее движений.