Он свернул и спустился по каменным ступеням к самой кромке воды. От нее пахло гниющими водорослями и тянуло речной прохладой.

— Для чего этой блестящей дамочке понадобились охотники? Что за зверя она намерена скрасть нынче? Пожалуй, это и есть главный вопросец. И он, Петруша, почище гамлетовского, это я уже чую.

Охотничье чутье не подводило Фролова никогда. И он вдруг остро ощутил, как по спине пробежал быстрый и неуютный холодок опасности.

Что-то тут было не так. Точно потянуло запашком приманки, нарочного прикорма.

И приманка эта, скорее всего, была отравленной.

«Любезный Петр Федорович!

Вновь и вновь думаю о нашем с Вами разговоре, что случился давеча. Вы мне подали весьма забавную идею, которая чем дальше, тем сильнее меня увлекает. Хотя, быть может, и сами того не заметили. Пожалуй, я решусь ее при случае претворить в дело. Но только и вы уж явитесь, дорогой Петр Федорович. Потому как боюсь, без Вашего участия дело не выгорит. А то и обернется совершеннейшей ерундою. Помните об этом и думайте обо мне, хотя бы иногда.

Д. Арбенина».

Получив эту записку, Фролов некоторое время пребывал в задумчивости. Он так и не понял, что имела в виду Прекрасная Охотница, говоря о «забавной идее». И не мог вспомнить, когда мог подать таковую своенравной петербургской гостье. А между тем все мысли лучшего стрелка в губернии раз за разом неизменно возвращались к госпоже Арбениной.

Он шел по улице, изредка поглядывая на витрины бакалейных лавок, с наслаждением вдыхая полной грудью чистый и сладкий воздух мая. Уже прилетели стрижи и теперь с веселым свистом носились над крышами магазинов и государственных учреждений. Извозчики весело и беззлобно покрикивали на зазевавшихся пешеходов, прогуливающиеся повсюду дамы дружно демонстрировали последние парижские моды, и на душе у Петра Федоровича было легко и вольготно.

В кармане сюртука лежала записка от красивой и умной женщины, просившей думать о ней «хотя бы иногда». И уже одно это обстоятельство наполняло сердце Фролова веселой отвагою, а мыслям придавало легкий мечтательный флер. Он и сам себе дивился: давно с ним не случалось этакого!

«А что, — думал Петр Федорович, — в конце концов, и я не из последних людей в этом городе!»

Здешние земство и земское собрание давно уже чаяли заполучить его в свои деловые объятия, зная как человека слова. А что не деятельного и мало предприимчивого, так то дела былые, быльем же и поросли. Открытая государевым повелением в 1865 году Казанская губернская земская управа уже год вела с ним оживленную переписку, желая видеть Фролова в предстоящем перспективном деле. В городе спешили приступить к постройке конно-железной дороги, предприятию новому, требующему современного мышления. И оно нуждалось в свежих людях с высшим образованием и передовым, не зашоренным образом мыслей.

Фролов пока думал, однако уже успел предложить губернатору маленькую хитрость. В Адмиралтейской слободе, где планировалась линия конки, имелся участок, где лошадям пришлось бы одолевать неудобный подъем.

— Едва начнется навигация — вагоны будут полны пассажиров, — предположил Фролов, внимательно ознакомясь с планами рельсовых путей. И указал инженерам место, где следовало постоянно держать пристяжную лошадь — впрягать под горою и выпрягать наверху.

Придет время, и эта простая идея осуществится, как и десятки других усовершенствований будущего трамвая. И спустя много лет казанцы будут недоумевать, почему одна из улиц города носит название «Петрушкиного разъезда». Не зная, что оно дано в память о той самой пристяжной лошади по кличке Петрушка, которая много лет исправно таскала в гору вагоны. А придумал ей эту нелегкую долю Петр Федорович Фролов, Ястребиное Око всей губернии!

Именно по этому делу Петр Федорович и заглянул сначала в инженерную часть, а следом, по дороге — в Дворянское собрание, потолковать с отставным инженер-штабс-капитаном Панаевым. Бравый офицер решил взвалить на себя бремя отца-основателя казанских конно-железных дорог после того, как отказался промышленник Шитов. Тот уже заключил, было, договор с губернской управой, но впоследствии убоялся возложить на себя еще и надзор за дамбой, по которой должны были прокладывать рельсовые пути.

Переговорив с Панаевым и условившись непременно глянуть на недельке очередные планы и чертежи, Фролов поднялся на верхний этаж, в мезонин. Там в комнатах для приезжих гостей рангом пониже остановился дорожный инженер Рокотов, самарский родственник Петра Федоровича, также приехавший по вопросам рельсового хозяйства.

Сердечно побеседовав и твердо обещав на прощание непременно приехать в гости в самом скором времени, Фролов миновал помещения для музыкантов оркестра и взошел на хоры. Отсюда как на ладони под ним простирался бальный зал, а напротив, из-под потолка свисали роскошные огромные люстры, гордость всего Собрания.

Стены зала большой столовой были обшиты малиновыми обоями, на которых красовались золотые гербы российских губернских городов. Лепной фриз с орнаментом из листьев и ветвей охватывал весь периметр зала, а внизу тускло блестел в солнечных лучах, пробивавшихся из окон, наборный дубовый паркет.

Полюбовавшись видом сверху — бальный зал Дворянского собрания и впрямь был великолепен! — Фролов собрался уже спуститься вниз. Но в эту самую минуту этажом ниже, в боковом крыле отворилась дверь, и оттуда вышли двое. Они были, очевидно, члены Английского клуба — только им можно было посещать его гостиную. Другое дело, что клуб начинал свою работу исключительно вечерами, днем же помещения, арендованные у дворянского собрания за немалые деньги, обыкновенно пустовали, запертые на замок.

— Смотрите же, поручик, не вздумайте выболтать мой план кому бы то ни было! — раздался внизу громкий настойчивый шепот.

Фролов хотел поскорее уйти, чтобы не стать невольным свидетелем чужих разговоров, как вдруг услышал имя той, которая занимала в последнее время добрую часть его мыслей.

— Что бы ни придумала дражайшая Диана Михайловна, а все же, думаю, поручик, деньги оказались бы для вас сейчас гора-а-аздо лучшим вариантом, нет? Особенно после того, как вы проигрались в картишки в пух и прах.

В ответ раздалось лишь сердитое сопение, настолько громкое, что его было слышно даже на верхнем этаже.

— Кстати, откуда у вас такие деньги, поручик? Уж не из полковой ли казны?

В ответ раздался отчетливый скрежет зубов. Похоже, Дубинин угодил сейчас в самую болевую точку Звягина.

— Все равно у вас ничего не выйдет, — мрачно процедил поручик. — Ни Меркушин, ни Муртазин и уж тем паче полковник не согласятся на вашу… вашу гнусь…

— Почему же гнусь? — казалось, искренне изумился Дубинин. — Купить право выстрела у соперника ради награды от дамы — что ж в этом зазорного? Муртазин, помнится, тоже говорил, что нынче времена такие — деньги решают все.