Он обстоятельно, со всеми юридическими тонкостями, разъясняет мне, — мадам Мари пришлось написать два завещания. Иначе Анетте ничего бы не досталось. Она ведь не зарегистрирована, как приемная дочь. Жюльен — покойный муж мадам Мари, не хотел оформлять Анетту официально. По второму завещанию все переходит Анетте без всяких условий.

В одном документе все нельзя было бы сказать... Ну, ты понимаешь почему Мишель.

Да, дело в репутации Анетты. Мишель исчез, Анетта вышла за другого, и прошлое, наше прошлое, стало тайной, замкнутой в конторке Каротье.

— Месье Каротье, — говорю я. — Поверьте... Я никому, ни одной живой душе...

— Я верю, мой мальчик. Спасем Анетту от злоязычных кумушек. О, она очень заметная особа в нашей округе — мадам Пуассо! А тебе, Мишель, я должен был открыть.

Потом он заговорил о том, как меня опознали... Да, Огюст Капораль из Тернэ, ныне покойный.

Яму раскопали недели через три после расстрела. Вполне можно было ошибиться.

— Я хочу тебя спросить, Мишель... Может быть, Капораль, бог ему судья, имел виды на Анетту?

— Нет, не допускаю мысли. Он не бывал на ферме...

— Тем лучше, Мишель.

Он не хочет подозревать дурное. И я тоже. Меня самого достаточно подозревали, когда я вернулся на родину из лагеря для перемещенных, из-под Антверпена.

Ненавижу я подозрения. Собрать бы все подозрения, какие есть в мире, и сжечь, чтобы не осталось и пепла.

Голубые глаза Каротье, добрые глаза, смотрят на меня, как на деву Марию с младенцем.

— Ты уходишь, Мишель? До свиданья, милый. Ты еще навестишь меня, да? Если увидишь Анетту, передай ей привет. Она тут недалеко, в магазине на Оружейной.

Я и без Каротье нашел бы Анетту. Я уже знал — в Виллеруа, на Оружейной улице, есть магазин, принадлежащий четырем фермерам, в том числе Пуассо. Но я не собирался отрывать Анетту от работы. Этьен сказал мне, что она будет на ферме завтра, в воскресенье. Возможно, мадам Пуассо не спешит меня увидеть? Что ж, и я не стану спешить.

Но, получив наследство от мадам Мари, я позабыл о своем решении.

Магазин я отыскал быстро. Улица короткая, почти вся в тени высоченной зубчатой Арсенальной башни, и, кроме Пуассо и компании, никто тут ничем не торгует, если не считать ларька с фритами — сухой жареной картошкой.

У порога я заколебался. Дверь вела в сумрак, и я подумал, что могу не узнать Анетту. Хозяева экономят на освещении, дьявол бы их побрал! Меня выручила покупательница. Она толкнула дверь первая, и тотчас же вспыхнули лампочки, а под ними возникли лотки и ящики с овощами, цинковый прилавок, заваленный мясом.

Потом вошла Анетта, я подумал, что она увидит меня, еще топчущегося на пороге, и быстро шагнул внутрь.

— Анетта, милочка, я пришла за цикорием... Ах, досадно, у вас уже не тот, не тот... Позавчера я у вас брала великолепный, роскошный цикорий...

Она заметила меня, не могла не заметить — я так стремительно влетел, — но клиентка привязалась к ней. Я отошел в дальний угол и стал разглядывать кочан красной капусты и спиной чувствовал, что Анетта смотрит на меня.

Я приказал себе не оборачиваться, пока не уберется болтливая, до ужаса болтливая покупательница.

— А почему бы вам, милочка, не готовить самим кровяную колбасу? Разве это сложно? Да нет же...

Она диктует Анетте рецепт. А я торчу, уставившись в одну точку, в один завиток огромного, глупого кочана. Что мешало мне подойти? Вероятно, это Каротье обрек меня на такую томительную осторожность. Чтобы сберечь репутацию мадам Пуассо...

Наконец дверь за несносной клиенткой звякнула, я обернулся, но не ступил ни шагу, — Анетта стояла передо мной.

Она не совсем прежняя Анетта. Она выросла, стала крупнее, ее волосы не пепельно-серые, а отливают бронзой, ее черты усилены косметикой, и в глазах у нее появилось что-то новое...

— Здравствуй, Анетта.

Несколько минут мы молчим, только смотрим друг на друга.

— Ты стал мужчиной, Мишель.

И тут произошло странное — все новое в ней вдруг исчезло, облетело, я увидел ее прежней Анеттой. И взгляд прежней Анетты, и вообще всё...

Я собрался заговорить, но тут опять брякнул дверной колокольчик, и я вернулся к красной капусте. Маленькая хлопотливая старушка забегала по магазину, выхватывая то морковку, то яблоко.

— Мадам Пуассо, прошу вас, дайте мне еще полкило фасоли и еще... пожалуй, двести граммов свинины... Запишите, пожалуйста. Сколько я вам должна?

— Момент, мадам... Вот ваши покупки: пятого числа вы взяли у нас телятины на восемьдесят франков, сушеных корешков на пятьдесят четыре франка, луку на...

— Разве я брала лук?

— Вы брали лук, мадам.

— Да, простите, конечно... Я же варила луковый суп, мой Робер так любит его...

— Седьмого числа вы взяли у нас...

Она только что была прежней Анеттой, совсем прежней, а сейчас за прилавком другая Анетта, неизвестная, дотошно считающая деньги.

Наконец мы снова одни.

— Ты простишь меня, — говорит Анетта. — Я не могла вырваться.

Она объясняет. Я смотрю на нее. Она упоминает мебель из Брюсселя, о которой рассказывал Андрэ. Да, Анетте везде надо поспеть. Завтра в пансион прибывают новые постояльцы, большой компанией.

— Охотники? — спрашиваю я.

— Конечно, — смеется Анетта. — Каждый за чем-нибудь охотится.

Мне нет дела до охотников. Сам не пойму, зачем я спросил. Анетта продолжает объяснять. У нее масса дел, одна нога здесь, другая там.

— Как ты меня разыскал? Ты не заблудился в городе? Положим, наш Виллеруа все тот же. Затхлое местечко, на чердаке у господа бога.

— Нет, вы все-таки идете в ногу с веком. Снаряжаете госпиталь для Африки...

— О, конечно! Я сама — член комитета. Первым долгом заставила Пуассо раскошелиться...

Нам опять помешали. Вошел мужчина в плаще, он что-то бросал на весы, Анетта крутила ручку кассы.

— Магазин еще полбеды. С тех пор как у Пуассо появился пансион, я разламываюсь на части. Я когда-нибудь устрою забастовку, клянусь! Попрыгает тогда Пуассо! Ах, добрый день, мсье Седрак!

Вот так мы и разговариваем. Мсье Седрака я возненавидел — он пришел за красной капустой и оттеснил меня. Теперь я уже не знаю, куда мне деться. Мсье Седрак выбирает долго, пальцы у него назойливые, а голос унылый, на одной высокой ноте. Таким голосом у нас требуют жалобную книгу. Поэтому странно слышать комплименты из уст мсье Седрака.