Мы с Ли не могли в это поверить.

– Но почему? – спросил Ли. – Почему они всё это делают?

Нелл снова негромко, горестно рассмеялась.

– Послушайте, милые, – зашептала она. – Я парикмахерша, а все парикмахеры – психологи-любители. Мы думаем, что если всё знаем о людях, то понимаем их. По я видела там, на площади, такое, что мне никогда и в голову бы не пришло, проживи я хоть миллион лет. Кто знает, что происходит в мозгах тех выродков? Некоторые, конечно, поступают так из страха. Другие – ради еды, сигарет, выпивки или даже ради того, чтобы просто принять душ и получить бутылочку шампуня. А есть такие, кому хочется самим иметь какую-то власть, мне так кажется. Остальные же – просто овцы, делают, что велят. Им всё равно, кто именно отдаёт приказы, раз уж нашёлся кто-то, чтоб приказывать. Лично я думаю, они сумасшедшие. И из-за них всё будет хуже и хуже.

Снова наступило молчание, пока мы с Ли переваривали услышанное. Я, похоже, не могла сосредоточиться ни на чём, кроме слова «овцы». Большинство людей относится к ним без почтения, но среди фермеров вы вряд ли найдёте такого, кто мог бы говорить об овцах подобным образом.

– Ты ошибаешься насчёт овец, Нелл. Им не нравится подчиняться приказам. И они совсем не так глупы, как кажется многим людям. У них отличные инстинкты, они умеют выживать.

– Ох, Элли, да замолчи ты! – услышала я утомлённый голос Ли.

Но разве я могла не высказаться?

Нелл начала рассказывать дальше, и я испытала второе потрясение. Она сказала, что множество людей – наших людей! – с нетерпением ждут того, что солдаты называют «колонизацией». То есть, когда военные убедятся, что полностью контролируют всю страну, они привезут к нам миллионы своих соплеменников. Каждая семья вновь прибывших получит несколько акров земли и будет фермерствовать на ней, а мы станем их рабами. Нас будут использовать для всяких работ: мы будем ухаживать за овцами, копать канавы, сажать картошку, чистить лошадей.

– И почему им этого хочется? – шёпотом спросила я.

Ужас начинал пропитывать меня насквозь. Казалось, всё становится непоправимым и ни для кого из нас уже не остаётся никакой надежды…

– Ну как же, – ответила Нелл. Она тоже устала и говорила как-то рассеянно. – Они просто… ну, если бы вы очутились на территории ярмарки, вы бы поняли. Там так ужасно, такая толпа… Очень хочется оттуда выбраться. Вдохнуть свежего воздуха, пройтись… Именно поэтому люди сами вызываются работать в городе. Для них любая перемена – это перемена к лучшему.

Но тут Нелл поспешила нам сообщить, что солдаты начали проверку. Впрочем, мы уже и сами это услышали – солдаты вовсе не старались вести себя тихо. Они распахнули дверь в комнату и включили свет, но через секунду снова выключили его. А я уже так давно не попадала в комнату с электрическим освещением, что меня как будто ударили по голове. Свет был таким ярким! Мы с Ли распластались на полу, вдыхая пыль и запах старого дерева.

– Обычно они света не включают, – прошептала Нелл, когда солдаты ушли. – Похоже, ваша пожарная тревога их перепугала.

Но я была уверена, что источника дыма солдаты не нашли, иначе они бы устроили куда более серьёзный обыск. Гомер знал, как обращаться с дымовухами. И всё, что могли увидеть солдаты, так это комнату, полную дыма, без каких-либо видимых причин. Гомер сознательно нацелился на отделение рентгенологии, ведь там имелось множество всякого сложного электрического оборудования, на которое можно свалить задымление.

Мы слышали топот ног, когда солдаты возвращались по коридору на свой пост. Наконец настал момент, о котором я молила. Мне отчаянно хотелось этого, и одновременно я испытывала огромный страх. Почему? Наверное, просто не знала, что увижу в комнате «В-10»: мою лучшую, самую давнюю подругу Корри или некое неузнаваемое чудище, овощ…

– Ну, теперь вам ничто не грозит, – прошептала Нелл. – Только будьте поосторожнее.

Вот уж в каком совете я вовсе не нуждалась! Я и не думала скакать по коридору или бегать наперегонки со столиками на колёсах.

Мы с Ли выскользнули из-под кровати, как змеи из-под куста ежевики.

– Удачи! – кивнула Нелл.

– Мы к тебе заглянем перед уходом.

– Отлично, милые.

Я осторожно приоткрыла дверь и выглянула в коридор. В нём было темно и пусто. И холодно – после замкнутого, тёплого, вонючего пространства палаты «В-8». Как можно тише я двинулась по коридору, зная, что Ли идёт следом. Но когда мы дошли до палаты Корри, у меня не хватило храбрости открыть дверь. С момента начала вторжения мне много раз приходилось проявлять смелость. И к моему удивлению, она всегда находилась во мне, хотя иногда приходилось здорово покопаться внутри, чтобы отыскать её, и порой её оставалось так мало…

Но сейчас я просто бессильно прислонилась к двери и прижалась к ней лбом. Это было не слишком умно – не так глупо, как устраивать гонки в инвалидных креслах, но и не намного лучше. Ли обнял меня за плечи, я обернулась и прижалась к его груди. Я не плакала, но была благодарна за крепкие объятия, за его молчаливое понимание. Похоже, в глубине души Ли сохранилось нечто такое, чего у меня, как мне казалось, уже не оставалось. Может, именно там рождалась музыка.

Но как бы там ни было, я на несколько минут ощутила с ним связь и немножко набралась сил. Как при переливании крови.

– Может, ты войдёшь первым? – спросила я, наконец-то отрывая голову от тёплой груди Ли.

Он так и сделал, повернул ручку двери и открыл её. Вошёл внутрь, придержал дверь для меня. Я тоже проскользнула в темноту.

– Кто здесь? – прошептал испуганный голос.

На мгновение мне показалось, что это Корри, и я задохнулась. Я подумала, вдруг это призрак или же свершилось чудо: Корри вдруг пришла в сознание и заговорила с нами. Потом вспомнила о миссис Слейтер.

– Это я, миссис Слейтер. Элли. И Ли тоже здесь.

– Элли! Ох… Ли!

Она вскочила, обо что-то ударившись.

Мы очень хорошо знали миссис Слейтер. Она была из тех людей, у которых в сутках не двадцать четыре часа, а тридцать два. Её муж погиб несколько лет назад в результате несчастного случая с трактором, и с тех пор миссис Слейтер сама справлялась с фермой, растила детей, написала две книги по садоводству, научилась каллиграфии и шитью, получила кучу степеней по разным видам искусств в Открытом университете. Она даже находила время для работы в школьном буфете: её младший сын, Джейсон, учился в десятом классе.

Однажды миссис Слейтер сказала мне: «В мире есть два типа людей, Элли. Одни просто смотрят телевизор, а другие что-то делают».

И вот теперь она обняла меня так крепко, как никто никогда не обнимал, и я наконец заплакала. Миссис Слейтер стала первой из знакомых мне взрослых, кто меня обнял, первым звеном, связывающим меня с прежним, любимым, счастливым миром. Первым звеном связи с моими родителями, потому что она была хорошей подругой мамы.