Оказалось, извозчик может попросить примерно двадцать дукаров.

На это я выпучила глаза — на такие деньги в Вильме можно было прожить почти неделю! — и еще крепче прижала к себе саквояж, подумав, что со своими четырьмя дукарами мне придется идти во дворец пешком.

С другой стороны, в оригинальности леди Корнуэлл не отказать — я прибуду на отбор на своих двоих в одном лишь дорожном наряде, в котором на берегу мне моментально стало жарко. На корабле гулял ветерок, навевая мысль о приятной прохладе, здесь же, в порту, я поняла, что в Стенстеде давно уже наступило лето, пропитанное запахом пота и рыбы и наполненное оживленным гомоном человеческих голосов.

Но и это не подорвало моей решимости.

К тому же у меня было еще одно дело.

Повернувшись к магам, я поинтересовалась, где находится городской рынок. Подумала, что раз отбор начинается сегодня вечером, то если я задержусь еще на немного, хуже уже не будет.

А я… Я хотела отыскать Мэтью.

Вернее, хотя бы попытаться.

Потому что он был единственным, кого я знала в столице, а помощь друга мне сейчас не помешает.

Мы познакомились с Мэтью в Приюте Святой Истонии. Он, как и мы с Олли, попал туда, потому что тоже остался сиротой. Его отца уличили в растрате и бросили в долговую тюрьму, где тот умер из-за обострившейся чахотки, бича острова Хокк.

Мать Мэтью долго не прожила. Как, впрочем, и наша…

После смерти родителей двенадцатилетнего Мэтью забрал к себе дядя, живший в одном из рыбацких поселений на севере острова. Но, по словам моего друга, дядя много пил, а по этому делу лупил его чем ни попадя. Впрочем, продолжалось такое не слишком-то долго — где-то через год горький пропойца случайно упал с причала в зимнее море.

Нет, выплыть он уже не смог.

Именно тогда Мэтью и угодил в приют — проданного дядиного имущества как раз хватило, чтобы оплатить пару лет там пребывания. Там мы и подружились. Мэтью было тринадцать, а мне двенадцать, и мы оба не сразу смогли примириться с царившими в приюте строгими порядками. Однажды оказались среди наказанных сестрой Инноренцией и… разговорились.

Затем Мэтью почему-то решил, что раз он старше и вообще мужчина, то будет защищать нас с Олли, хотя до этого я вполне справлялась со всем сама. Никому не давала нас в обиду, потому что приютские нравы жестокие и там каждый сам за себя.

Но мне повезло, я родилась с магическим даром и к этому времени умела худо-бедно его применять.

Впрочем, моей магии пока что хватало только на то, чтобы нас с братом обходили стороной. И, к моему величайшему сожалению, моих умений оказалось недостаточно, чтобы помочь Олли справиться со своей болезнью.

Именно поэтому через два года я сбежала от строгих Сестер Святой Истонии. Не одна, а вместе с Мэтью. Он не выдержал приютских порядков и суровых наказаний за любую провинность, а я… Мне срочно нужны были деньги на лечение брата, потому что я совершенно не была согласна ни с матушкой-настоятельницей Тилинией, ни со Старшей Сестрой Инноренцией, заявивших, что жизнь Олли в руках Богов.

Потому что она, эта самая жизнь, грозила вот-вот оборваться. Олли уже больше года не получал своего лечения и ему было настолько плохо, что он даже не мог ходить — не хватало на это сил. Его поместили в лазарет, но там ему не становилось лучше. Наоборот!..

Вскоре брата перевели в палату, в которую, я знала, клали только умирающих, потому что она была расположена ближе всех к часовне. К Богам, которым мы молились по пять раз на дню.

Но Олли ничего не помогало — ни молитвы Сестер, которыми они пользовались вместо лечения, ни то, что я почти перебралась жить в ту самую часовню, целыми днями простаивая у образов.

Олли давно уже метался в горячечном бреду, все реже и реже приходя в себя. А я… Я не знала, как ему помочь, потому что магический Дар сжигал его изнутри.

Когда папа был еще жив, мы не сталкивались с подобной проблемой. Отец, Высший Маг, сам контролировал происходящие с Олли магические процессы. Со слов папы выходило, что и я унаследовала похожий Дар, но мне каким-то образом удалось с ним совладать, а брату — нет…

Возможно, потому что его был значительно сильнее моего.

Потом, когда отца не стало, а Олли снова заболел, мы с мамой вызвали магистра Гундерсона из Вильмского Магического Доктората. За лечение тот попросил с нас три сотни дукаров. Уже тогда мне показалось это ужасной суммой, но сейчас, когда у меня не водилось ни единой монетки, я была на грани полнейшего отчаяния.

Понимала, что, даже если я сбегу и подамся просить милостыню к храму Всех Богов, отбив себе место у тамошних завсегдатаев, таких денег мне никогда не собрать. Или если я приду на порог того самого доктората и упаду магистру Гундерсону в ноги, это тоже ничего не изменит.

Единственный Высший Маг в Вильме, зачем ему помогать кому-то бесплатно?!

Именно тогда Мэтью сказал, что знает человека, который даст мне нужную сумму. Правда, этого человека разыскивают все жандармы Вильмы, но деньги у него водятся. И еще, что я его заинтересовала, поскольку ему нужен свой маг…

И я не стала ни о чем спрашивать. Например, каким образом он, приютский мальчишка, познакомился с тем самым человеком, которого разыскивают жандармы, или почему Мэтью ему обо мне рассказал.

Мне было все равно, за что его искали, как я не стала говорить, что маг из меня никакой… Вернее, почти такой же, как и из Мэтью. Все, на что я была способна, — лишь на несколько слабеньких боевых заклинаний. Ах да, еще магические светлячки, они выходили у меня на отлично!

Но в тот момент я была готова занять денег у кого угодно. Да хоть у всех демонов из преисподней, лишь бы спасти своего брата!

Именно поэтому, поцеловав давно уже лежавшего без сознания Олли в пылающую щеку, я не стала раздумывать ни секунды. Очень скоро с Мэтью покинули приют, выбравшись за обносившую его высоченную каменную стену через подкоп со стороны огородов.

Оказалось, там был лаз, о котором Мэтью знал уже давно. Именно так мальчишки тайком попадали в город, посещая заведения, при упоминании о которых сестра Инноренция бы залилась краской, а потом бы заставила их неделю стоять на коленях на холодном полу часовни!

Тем же вечером я явилась к магистру Гундерсону, сжимая во вспотевшей ладони триста пятьдесят дукаров — сумму за лечение и доплату за срочность, чтобы тот, не теряя ни секунды, тотчас же отправлялся к Оливеру Дорсетту в Приют Святой Истонии.

Именно таким образом Олли получил еще два года жизни, купленные на деньги Хорошего Годфри — тот одалживал мне их два раза, — а мы с Мэтью остались в Братстве Голодных. Потому что назад, под строгие очи Сестер Святой Истонии, путь мне был заказан, а мой друг в любом случае не собирался возвращаться.

Через какое-то время Мэтью стал полноправным членом банды, но меня это не коснулось. Нет, сказал Годфри, он не станет заставлять меня напрямую нарушать закон и грабить бедных жителей острова.