И он покинул кабинет до того, как Нина успела его упрекнуть. На этот раз у нее не получалось даже злиться на него: она понимала, что Яну сейчас тяжелее, чем ей.

День и без того был не лучшим, а теперь окончательно испортился. Все усилия Нины были направлены на то, чтобы не показать оставшимся клиентам, как ей все опротивело. Кажется, у нее получилось. Она улыбалась им, как обычно, слушала их нытье и даже задавала уточняющие вопросы. Они были довольны – или, по крайней мере, не жаловались. Когда рабочий день наконец закончился, у Нины было чувство, будто она пережила здесь столетнюю войну.

Хотелось домой – в спокойный уют своего убежища, но еще рано, слишком рано. Это в детстве можно позволить себе такую роскошь, как сбежать ото всех и спрятаться под одеялом. Опа – и проблем нет, ты же под одеялом! Но когда тебе тридцать девять, у тебя муж и двое детей, одеяло уже не спасает.

Сегодня была ее очередь забирать Никиту из садика. Можно, конечно, попросить мужа, но спорить с ним придется дольше, чем ехать туда. Лучше уж самой, быстро, как в холодную воду нырнуть! Она думала лишь об этом и едва не забыла про папку, которую оставил ей Ян.

Вспомнила в последний момент, вернулась в кабинет, забрала папку с собой, покинула офис. А уже на улице зашвырнула папку в первый попавшийся мусорный контейнер.

Она и не планировала поступать иначе. Она любила своего младшего брата и готова была помочь ему во всем, что связано с этими его видениями. Но расследование – совсем другое дело! Ей было тяжело просмотреть эти снимки один раз, и Нина не собиралась заставлять себя проходить через это снова. У полиции есть свои специалисты, они пусть и работают, им за это деньги платят! Она же и представить не могла, что снова откроет папку в своем доме, рядом с близкими людьми.

От ее офиса до детского сада было совсем недалеко, пешком она добралась бы минут за двадцать. Но одно дело – пешком и через дворы, другое – на автомобиле и через пробки. Поэтому до садика она доехала час спустя, злая и готовая расплакаться, что было бы совсем уж непрофессионально.

Ирония заключалась в том, что в офисном здании, в котором она работала, располагался частный детский сад. Замечательное местечко, уютное, со свежим ремонтом и жизнерадостными молодыми воспитательницами. Мечта просто! Да и деньги – не проблема, за нынешний садик она платила в три раза больше. Как бы она хотела отправить туда Никиту!

Но – нельзя. Потому что это садик для обычных детей. Тех, кого общество зовет нормальными и здоровыми. Ее сына тоже иногда так зовут, пока не разберутся, что к чему.

Словно желая вознаградить ее за все неприятности этого дня, удача решила улыбнуться ей и одарить удобным парковочным местом у самого детского сада. Это чуть подняло ей настроение, и в здание Нина входила с вполне искренней улыбкой. Это же финальный этап ее личного квеста! Забрать Никиту – и все, домой!

В садике ее хорошо знали, ей не нужно было представляться и показывать документы. Младшая воспитательница кивнула ей и направилась на площадку, чтобы привести Никиту, старшая осталась рядом, чтобы обсудить грядущий ремонт игровых комнат. Все шло как обычно, не было ни намека на то, что сегодняшний день станет особенным.

А потом младшая воспитательница вернулась одна.

Нине хватило одного взгляда на ее лицо, смущенное и растерянное, чтобы понять: его нет. Причем она, скорее всего, поняла это раньше самой воспитательницы. Никиты, ее сына, нет!

Она почувствовала ужас, с которым не сталкивалась никогда в жизни. Нине был знаком страх, сегодня она боялась за своего младшего брата, и чувство было искренним и настоящим. Но оно не шло ни в какое сравнение с тем, что она испытывала теперь. Ее душой завладел первобытный, животный ужас. Она ощущала его не мозгом, а каждой клеточкой своего тела. Это чувство было таким же исконным и абсолютным, как сама ее любовь к детям.

Она могла раздражаться на Никиту, не понимать его, иногда даже говорить глупости, которые нет-нет, да и срываются с губ многих матерей – «Как же ты мне надоел», «Лучше бы тебя не было», «Исчезни, а?» Она говорила это, но никогда по-настоящему не имела в виду. И вот теперь, когда ее сын действительно исчез, ей казалось, что она сама разлетается на части.

Для любого четырехлетнего ребенка такое исчезновение было бы опасным, но для Никиты – особенно. Он же не в состоянии о себе позаботиться! Он может говорить, если захочет, но он чаще всего не хочет. А даже при лучшем сценарии, его словарный запас очень беден, ребенок легко путается, не ориентируется в пространстве. Вспомнит ли он свое имя, если понадобится? Или обстоятельства сложились так, что его имя уже не важно? Ведь неизвестно, ушел ли он по своей воле…

– Простите, Нина Михайловна, мы сейчас со всем разберемся!

– Я не представляю, как это могло произойти…

– Они играли на площадке, должно быть, он просто пошел в игровые!

Воспитательницы еще что-то ей говорили, но она уже не слушала. Нина даже не злилась на них, они для нее просто не существовали. В ее мире, охваченном ужасом, осталась только одна цель: найти своего сына любой ценой.

Пока воспитательницы метались по детскому садику и прилегающей территории, она обыскивала окружающие дворы. Методично, одну улицу за другой. Нина не плакала и не причитала, она не бросалась на каждого прохожего. Она просто действовала, потому что знала: если она остановится и позволит себе подумать о том, что могло произойти с красивым маленьким мальчиком, случится самое страшное.

Холодный безжалостный голос в ее голове шептал, что ничего у нее не получится. Сам Никита выбраться не мог, его кто-то вывел с территории садика, пока воспитательницы, эти клуши, пялились на экраны телефонов. Этот кто-то точно знал, что делает, и Никита принадлежит ему. Она уже ничего не исправит, не сможет, не спасет, и у нее нет сына, но она зачем-то идет, на что-то надеется…

Увидев Никиту, она сначала не поверила своим глазам. Нельзя сказать, что Нина сдалась, но она уже чувствовала, что ребенок потерян, и действовала из отчаянного упрямства. Она не ожидала, что заглянет в очередной двор – и обнаружит там своего сына, стоящего, как ни в чем не бывало, у песочницы.

На Никите была та же одежда, что и утром – джинсовый комбинезон, майка и курточка, все чистое и опрятное. Никто не раздевал ее ребенка. Никто не трогал ее ребенка. На лице у Никиты застыло привычное выражение невозмутимого спокойствия, однако слез на глазах не было. Не похоже, что кто-то обидел его или сделал больно!

Не помня себя от радости, Нина бросилась к нему, обняла, прижала к себе. Ей нужно было почувствовать, что он настоящий, а не просто привиделся ей! Никита, конечно же, не отреагировал, она обнимала его, как куклу, но ее это впервые в жизни не беспокоило. Нина наконец позволила себе разрыдаться и полностью осознать, что могло произойти – и не произошло.

Она не знала, сколько времени миновало, прежде чем она успокоилась, пришла в себя достаточно, чтобы подняться с колен. Вот тогда она и обнаружила, что Никита не просто стоит перед ней, он держит что-то в руках.