– Прошу, месье, – произнес он по-французски.

Феска делала его похожим на повара. На толстого флегматичного повара, который моментально преображается, как только в его руках оказывается острый разделочный нож.

Нолин приветливо улыбнулся привратнику, но ответной улыбки не удостоился.

Джип вкатился на территорию пансиона и, хрустя песком, поехал по дороге между высокими кустами. Зелено-голубые цветы фосфоресцировали в свете фар, как гнилушки. Главное, самому однажды не засветиться подобным образом, подумал Нолин. Сердце в очередной раз сжалось от тревоги. Уже почти привычное ощущение.

Поодаль от входа в здание стояло штук семь автомобилей разных форм, расцветок и марок. Сотрудники «Щита и меча» зарабатывали достаточно, чтобы пользоваться услугами прокатных контор. А вот для некоторых разведчиков это непозволительная роскошь. Несправедливо. Банщиков даже не догадывался, что справедливость будет восстановлена за его счет.

Отыскав свободное место, он вклинил туда джип.

– Идемте, – пригласил он Нолина. – Багаж отнесет Кабир. Не спорьте. Вы ведь солидный постоялец, не так ли? – Банщиков понизил голос. – Все расходы за счет фирмы. Включая чаевые.

Нолин решил не протестовать. Командировочные ему выдали весьма скудные. К тому же кому платить, как не проигравшему. Компания «Щит и меч» еще долго будет искупать свою вину.

– Заберешь чемодан, – распорядился Банщиков.

Кабир молча поклонился. Его феска при ближайшем рассмотрении оказалась желтой и больше не напоминала поварской колпак, да и ножа при нем не было. Но Нолин смотрел не на слугу. Его интересовал Банщиков, разительно переменившийся с того момента, как очутился на территории пансиона. Тут он явно чувствовал себя как рыба в воде, даже сутулиться и суетиться перестал. Какая же из этих его натур истинная? Первая? Или вторая?

– Прошу, – Банщиков сделал галантный жест.

Прежде чем последовать за ним, Нолин взглянул на дом, где ему предстояло поселиться на неопределенное время. Это было старинное трехэтажное здание с декоративными колоннами, холлом, балкончиками и жалюзи на освещенных окнах. Стиль начала прошлого века. Никаких средневековых башен и толстых стен с тайными ходами. Из такого дома человека незаметно не похитишь. Во всяком случае, живого человека, способного кричать и сопротивляться.

– Прошу, – повторил Банщиков, отворяя дверь.

Поблагодарив его кивком, Нолин перешагнул порог.

Обстановка внутри была не шикарная, но вполне современная. В небольшом холле умещались два кресла, журнальный столик и регистрационная стойка с телефоном. Лестница на верхние этажи размещалась прямо за ней. Слева Нолин увидел приоткрытую дверь в столовую, а дверь справа была закрыта. Табличка оповещала, что там находится комната для персонала. Кабир постучался, и через мгновение в холле появилась черноглазая женщина лет тридцати. Прическа средневекового пажа придавала ей неповторимое очарование, но миловидность лица портили чересчур густые брови, которые явно срослись бы на переносице, если бы обладательница не занималась их регулярным выщипыванием. Возможно, она как раз приводила брови в порядок за закрытой дверью. Вид у нее был слегка смущенный.

– Добро пожальовать, – сказала она по-русски. – Очьень рада.

Француженка, решил Нолин. Потомственная эмигрантка в четвертом колене. В ее спальне наверняка хранится бархатный альбом с выцветшими фотографиями бабушек и дедушек в старинных нарядах. Эполеты, кринолины, вуали и лихо закрученные усы. Рассматривая пожелтевшие снимки, дама воображает себя светской львицей. Ее заветная мечта – получить в собственность какое-нибудь дворянское имение или свечной заводик в средней полосе России. В общем, все то, что отняли у ее предков проклятые большевики. Что именно дама носит на цепочке, определить невозможно, но это вполне может быть не католический, а православный крестик, снимаемый во время супружеских утех. Выпив шампанского, дама непременно расскажет, что ее предки качали на коленях маленького Деникина, были лично знакомы с фрейлиной государыни императрицы и писали об этом мемуары, издававшиеся в Париже. Тиражом эдак в триста экземпляров.

Банщиков витиевато представил даме Нолина, который едва удержался от гусарского полупоклона или пристукивания каблуками.

– Вы из Москвы? – улыбнулась она.

– Прямиком из Белокаменной, – подтвердил Нолин. – Вы прекрасно говорите по-русски.

– Моя прабабушка родом из Киева, – просияла дама.

В воображении Нолина маленький Деникин сменился маленьким Петлюрой. Он улыбнулся:

– Теперь я понимаю, почему мои коллеги облюбовали именно ваш пансион.

– О да, месье. Для нас, русских, очень важны корни.

Несмотря на события последних лет, для дамы Киев так и остался матерью городов русских.

– Лично для меня вершки важнее корешков, – возразил Нолин.

Пошлая, почти скабрезная шутка. В полном соответствии с тем впечатлением, которое он хотел произвести.

– Простите, месье? – дама картинно подняла свои дивные брови.

– Главное всегда лежит на поверхности, – развил мысль Нолин. – Почти всегда. – Он скользнул взглядом по платью собеседницы.

– Юрий Викторович сделал вам комплимент, – счел нужным вмешаться Банщиков. – Игра слов. – Он пошевелил пальцами, изображая нечто неопределенное.

– К сожалению, – произнесла дама, – я не умею играть… словами.

Сделанная ею пауза могла означать что угодно. А могла и ничего не означать.

– Если вы захотите попрактиковаться в русском языке, – сказал Нолин, – я к вашим услугам.

– Вы слишком любезны.

Судя по интонации, дама подразумевала совершенно противоположное. Вы чересчур нахальны.

– Моя слабость, – развел руками Нолин. – Всегда любезничаю с хорошенькими женщинами, даже если они не отвечают мне взаимностью.

– Надеюсь, попадаются такие, которые отвечают.

– Поэтому-то я и стараюсь, мадемуазель.

– Мадам, с вашего позволения.

– Заметано, – сказал Нолин.

– Вы военный? – спросила дама.

– Я похож на военного?

– Нет. Но шутки у вас казарменные.

– Доводилось бывать в казармах?

Дама открыла рот, но так и не нашлась с достойным ответом.

– Юрий Викторович! – вмешался Банщиков. – Мы отрываем нашу хозяйку от дел. Да и вам не мешало бы отдохнуть с дороги.

– Конечно, – согласился Нолин. – Прошу извинить меня за излишнюю бесцеремонность, мадам. Мне не хотелось бы показаться вам грубияном.