принесли в жертву своих юных, своих безрассудных влюбленных — Абдуллу и Зарифат, и на этом не кончилась бы вражда. Братья опозоренной девушки мстили бы мужчинам из рода Абдуллы, те в свою очередь — братьям Зарифат.

Итак, любовь Абдуллы и Зарифат положила начало кровной мести, которая могла продолжаться столетия. Только потому, что по обычаям гор нельзя трогать седых стариков, которые пришли в чужой аул, чтобы решить вопрос миром, они вернулись домой живыми и невредимыми.

Но уже навстречу друг другу, конные и пешие, вооруженные до зубов, двигались мужчины двух аулов. Уже слышался дробный стук копыт и звон камешков, скатывающихся в пропасть, и позвякивание кинжалов — и все это, удесятеренное эхом, вселяло в сердца непомерную тревогу.

И вот уже кто-то первым выхватил из ножен кинжал. И первая пуля уже готова была покинуть свое гнездо. И неизвестно, чем кончилось бы все это, если бы вдруг между двумя воюющими сторонами ни упал женский платок. То мать Зарифат преградила путь пулям и кинжалам.

Три дня и три ночи никто не мог уговорить женщину покинуть место боя. Пришлось загадчанам отступить, но, уходя, семеро братьев и жених Зарифат не надели папах, давая этим понять, что кровь все равно прольется.

…Это случилось семь месяцев спустя. Абдулла, как мог, оберегал свое короткое счастье, понимая, что каждый его миг может оказаться последним.

В ауле Струна уже стали косо посматривать на Зарифат: ведь это она своим дерзким поступком навлекла столько бед на их аул. С того дня, как появилась у них эта девушка, они ни одной ночи не спали спокойно, и каждый мужчина держал под подушкой оружие. Тропинки, ведущие в их аул, зорко охранялись. Жили они теперь как в засаде — никто не выходил за пределы аула и никого не впускали в аул. Кроме того, теперь хозяйкам негде было заказывать кувшины, кастрюли и медные тазы — саргасы. А ведь жизнь не могла остановиться — игрались свадьбы, рождались дети… Но невесты не получали в подарок от женихов блестящих кувшинов. Но новорожденных купали в дырявых саргасах.

Одна находчивая женщина пустилась на хитрость. Она попросила свою родственницу из аула Карха заказать для нее кувшин в ауле Загадка. Но, увы, хитрость была разгадана. Никто не принял у нее заказа. А семь лудилен братьев Зарифат вовсе стояли закрытыми.

Но шло время, и в обоих аулах привыкли к этому положению. Казалось, установилась мирная жизнь. Но только на первый взгляд. На самом деле те и другие затаились. Так зверь, обретя безопасность в своей берлоге, не забывает, что его подстерегает охотник.

Этим охотником была семья Гаджикули. В одну душную беззвездную ночь ставни в доме Гаджикули не открывались почти целые сутки. На семейном совете было решено, что молодых убьет Гаджикули. Он сам вызвался сделать это и убедил сыновей в своей правоте:

— Я стар, одна нога в могиле. На этой земле я вдоволь видел солнца и дождя, мне нечего терять. А вы молоды. Нельзя допустить, чтобы пролилась и ваша кровь…

В темный безлунный вечер Гаджикули, обманув бдительность дозорных, прокрался в аул Струна. На плечи его была наброшена шуба, а под мышкой он держал самодельный пистолет с двумя пулями.

В кромешной мгле слышался рев реки, нескончаемый гул водопада… Гаджикули отыскал дом Шамсудина, отворил ворота и, держась в тени ограды, подкрался к крыльцу.

— Знаешь, Абдулла, — услышал он нежный голос дочери, и от этого родного голоса рука его, державшая пистолет, задрожала, — я вчера видела во сне, будто на одном из семи родников погасла струна, а я будто превратилась в птицу и летаю, ищу эту струну, но никак не могу найти. Мне страшно, Абдулла.

И мужской голос отвечал ласково:

— Что ты, моя красивая, разве на том роднике может погаснуть струна! Это же только сон. Знаешь, если бы не ты, я никогда не узнал бы, что такое любовь! Мне кажется, до встречи с тобой меня не было, то есть я был, но это был не я. Даже один день с тобой я не променяю на целый век без тебя.

Гаджикули, притаившись у крыльца, не удержался от вздоха — за весь свой век у него не было даже мига, который бы он отдал хотя бы за день, не говоря уж о целой жизни. Он никогда не говорил жене таких слов и никогда ничего подобного не слышал от нее. В его душе все перевернулось. И он уже хотел бросить свой пистолет, но вспомнил о сыновьях. Утром старший сказал ему: «Отец, если сегодня ты не сделаешь этого, то я пойду туда сам».

И Гаджикули, вытянув руку из своей засады, прищурился и выстрелил. Он был уже стар, зоркость давно изменила ему. Но на этот раз пуля попала в самое сердце. Раздался резкий, отрывистый, механический звук. Где-то вскрикнула птица, тяжело ухнула каменная глыба, и Абдулла, покачнувшись, упал на руки Зарифат.

Гаджикули помнил и о второй пуле. Его палец, скрюченный от старости, не гнущийся и задубелый от долгой работы лудильщика, уже коснулся курка, но в это время из-за туч выглянула звезда. Одна-единственная маленькая звездочка в огромном темном небе. Но она светила так ярко, так старательно, так самозабвенно, что его глаза, глаза старого орла, утратившего зоркость, не могли не заметить большой живот дочери.

Гаджикули бросил на землю пистолет и вышел из своего укрытия, чтобы все видели — это он, а не его сыновья, убил Абдуллу.

Он пощадил свою дочь, потому что даже в птицу весной не стреляют, так как у нее в утробе может таиться маленькое яичко. И овцу не режут, коли она носит ягненка.

На звук выстрела к дому Шамсудина уже бежали люди. Гаджикули слышал тяжелый топот мужских ног и причитания женщин. Никто не тронул старика, потому что голова его была седа и еще потому, что он стоял перед ними безоружным. Но Гаджикули было бы легче, если бы они растерзали его.

— Ты убил отца своего будущего внука, — сказал ему Шамсудин. — Ступай… Не попадайся нам на глаза…

Абдуллу хоронили как героя, самые почетные мужчины аула несли его тело на черной бурке… Но когда аул Струна оплакивал своего непослушного сына, аул Загадка торжествовал свою победу — в этот день открылись все девять лудилен, мастера водрузили на головы каракулевые папахи, а бывший жених Зарифат послал отца в другое почтенное семейство сватать себе невесту.

А Зарифат? Что сталось с нею? Потеряв любимого, все силы своей нежной нерастраченной души она сосредоточила на будущем ребенке. Когда он родился,