— Ага,я уже заметила,— Марта резковстала, — вытут все малостьс придурью!

*****

Кофегорчил. От этойпочти хиннойгоречи не спасалини три ложкисахара, ни плиткашвейцарскогошоколада. Натаоставила чашку,поймав настороженныйвзгляд домработницыЗинаиды, раздраженновзмахнуларукой.

— Идиуж! Что стала?— сказала нарочитострого.

Втом, что проблемыне в кофе, а вней самой, Натазнала как никтодругой, но прислугупривыкла держатьв строгости.Впрочем, Зинаидаза тридцатьлет вернойслужбы всехозяйскиестранностивыучила наизусть,потому на строгостьне обижалась,позволяла себес Натой такое,что не всякийиз домочадцевмог позволить.

— Такнешто невкусно,Ната Павловна?— Круглое, побитоеоспинами лицоЗинаиды сморщилось,пошло складочками.— Так, может, ячайку заварю— липового, каквы любите? А,Ната Павловна?Или, может, сливочекв кофей добавитьдля вкусу?

—Господи,Зинаида, какиесливочки?! —Ната досталаиз серебряногопортсигарасигарету, щелкнулазажигалкой.— Пепельницулучше подай!

—Докторвас, Ната Павловна,предупреждал,чтоб курилипоменьше. —Зинаида бухнулана стол хрустальнуюпепельницу,неодобрительнопокосиласьна сигарету.— А вы что? Всесмолите и смолите,что тот паровоз!

—Зинаида!— Ната хлопнулаладонью постолу с такойсилой, что серебрянаяложечка натончайшемфарфоровомблюдце тихозвякнула. —Зинаида, тыдомработницаили нянька моя?— спросила онауже спокойнее.

— Такесли ж вы, НатаПавловна, словнодитя малое,если ж предписанияне выполняете,— засопелаЗинаида. — Акто вам еще вэтом доме правдускажет? Вы жтут всех в черномтеле... — онаиспуганноойкнула, прикусилаязык.

— Ну,договаривай,раз уж начала.— Ната с наслаждениемзатянуласьсигаретой. —Кого это я тутв черном теледержу? Ты говори-говори,а то ж мне в этомдоме, крометебя, никтоправды не скажет.

Преждечем ответить,Зинаида поправилаи без тогорасставленныев идеальномпорядке столовыеприборы, посопеламногозначительно.

— Авот и скажу! —заявила с отчаяннойрешительностью.— Хоть режьтеменя, Ната Павловна,хоть вешайте,а с Марточкойвы несправедливообходитесь.Она ж вам единственнаяродная кровиночка,а выс нейхуже, чем сприслугой. ВонЭдик, шалопут,на прошлойнеделе машинуразбил! А вычто же? А выемусразу денегна ремонт! Анастасиямечется все,себя ищет, понимаешьли! То ей Париж,то Лондон! Тоей живопись,то дизайн! Она,видите ли, натуратонкая! А Верочка?Верочка нашато с одним ухажером,то с другим!Для мужскогожурнала, я слыхала,в голом видеснялась. — Зинаидастрого поджалагубы, сложилана груди пухлыеруки.

— Ну,скажем, не вголом, а в полуобнаженном.— Ната стряхнулас сигаретыпепел, бросилабыстрый взглядна часы. Времяу нее есть, доназначеннойвстречи ещецелый час. Можнособраться смыслями, ещераз прокрутитьв голове то,что она собираетсясказать Крысолову,но и Зинаидупослушать будетне лишним, онаиногда оченьтолково рассуждает.— Опять же, уВерочки фигуратакая, что еене грех показать.Это мы с тобой,Зинаида, старыекошелки, а ейсам бог велел.

—Скажететоже — кошелки!— Непонятно,за себя или заних обеих обиделасьдомработница.— Вы, Ната Павловна,хоть и в годах,а до сих поркрасавицатакая, что глазне отвести.

Вотона — простотав первозданномее проявлении!Красавица вгодах! Да, в годах,а еще в инвалиднойколяске...

Тольковы меня не путайте,— спохватиласьЗинаида, — я непро то сейчас.

— Апро что же? —Ната подъехалак настежьраспахнутомуфранцузскомуокну, полнойгрудью вдохнулагустой, терпкопахнущий травамивоздух. Грозабудет. На небееще ни облачка,но Ната знаетнаверняка,грозу она научиласьпредчувствоватьеще с детства.Может, потомудо сих пор ижива, что всегдазнает наперед,когда громгрянет...

— Авсе про то же!Илья, когдапроворовался...

—Зинаида!— Ната нахмурилась.— Илья не проворовался,ему попалсянедобросовестныйпартнер.

— Ага,пятый партнер,и снова недобросовестный!— парировалаЗинаида. — И выего в пятый развыручили.

—Большене стану, — пообещалаНата, наблюдая,как закатноесолнце золотитстены парковогопавильона. —Ты меня знаешь.

— Таквот в том-то идело, что я васзнаю, Ната Павловна!— Зинаида покосиласьна дверь, перешлана жаркий шепот:— У вас шестьвнуков...

— Ужепять. — Сердцебольно кольнуло,а во рту сновастало горько,только на сейраз не от кофе,а от сигареты.— Максима большенет...

Зинаид,уже вошедшаяв раж, замерла,часто-частозаморгалабелесыми ресницами,зашептала себепод нос что-тонепонятное— то ли молитву,то ли проклятье.

— Что?— повысилаголос Ната. —Знаешь ведь,не люблю я этипричитания.Все, нет Максима!Умер! — Сердцеснова сжалось,колкой больюзаставляя сновавспомнить то,что из памятиуже никогдане вытравить.Раннее утро,сонный парки испуганныйкрик Зинаиды...Максим повесился.Привязал веревкук перилам, набросилпетлю на шеюи спрыгнул сосмотровойплощадки. Максим,самый странный,самый отчаянныйи самый талантливыйиз ее внуков,он был почтитаким же любимым,как Марта. Был...— Чем причитать,лучше портсигарподай.

—Земляему пухом. —Зинаида перекрестиласьи тут же неодобрительнопокачала головой:— А доктор говорил...

—Зинаида!— Сердце чутьотпустило,ровно настолько,чтобы можнобыло сделатьвдох. — Я самасебе доктор,а ты пока ещемоя домработница,а не личныйсоветник. Давайпортсигар! Ипепельницууж заодно.

Эх,обманывалиее органы чувств:горчило не кофеи не сигареты,горечьювыкристаллизовывалисьдушевная смутаи страх. Копилисьиз года в год,почти никаксебя не проявляли,а теперь воттравят...

—Максимсам себя сгубил.— Зинаида взяласо стола пепельницу.Наркотикамиэтими треклятыми.

Может,сам, а может, ине сам... Натащелкнула зажигалкой,прикуривая,взмахнуларукой, отгоняяот лица облачкодыма.

—Жалеетеего, Ната Павловна?— Домработницазастыла с зажатойв руке пепельницей,посмотрелажалостливои настойчивоодновременно.

—Жалею,— Ната кивнула,забрала пепельницу,пристроилау себя на коленях.— Я их всех жалею.

— Такуж и всех? — Зинаидапокачала головой.— А отчего ж выс Мартой тогдатак неласково,Ната Павловна?Знаю, вы их всехвырастили, онивам все какродные, но Марта-тородная на самомделе, по кровиродная.