Внезапно страж ощутил лёгкое покалывание в шее и левом предплечье, и почти одновременно с этим увидел знакомую сутулую фигуру. "Неужели?!" — довольно осклабившись, подумал он. В одноруком слабо, но отчётливо бился пульс грозы. Холом тихо выдохнул и начал складывать в уме простые числа, пряча от врага собственный пульс. В сказках всё было просто: в сердце колдуна прячется маленькая гроза из Нижнего Мира, а в сердце бдительного — один из духов-дозорных. Он-то и указывает стражу на колдуна. На деле же и чувствительность, и пульс были частью одного и того же проклятого наследия. В сердцах великих предков бушевали бури, недоступные фантазии нынешних людей. С помощью этого дара они читали мысли, оживляли стальных и фарфоровых чудовищ, оказывались одновременно во многих местах, исцеляли смертельные болезни. Но тот же дар открыл дорогу в их души мстительным духам живых камней и злым божествам Нижнего Мира, которым поклонялись морские чудовища. Поэтому и завещал Смотрящий-в-ночь: дети, которые могут чувствовать сердечную грозу, обязаны стать Стражами, чтобы оберегать народ от древнего ужаса. Тех же, чья буря выплёскивается наружу, должно убивать без пощады.

В сердце Холома гроза едва тлела, как, похоже, и в сердце однорукого бунтовщика. Незнакомец мог оказаться как пережившим чистки колдуном, так и покинувшим Орден стражем. Всё реже рождались опасные дети, почти не осталось древних боевых чудовищ, и стражи всё глубже погружались в трясину бюрократии и политических интриг. Неудивительно, что бойцы старой закалки зачастую предпочитали бумажному болоту азарт и наживу преступного мира или призрачные идеалы какой-нибудь бунтовской секты.

Однорукий шёл быстрым пружинистым шагом человека, привычного к долгим переходам. Время от времени он останавливался, внимательно осматривая окрестности, а затем резко менял направление. Сначала Холом подумал, что бунтарь почувствовал слежку, но потом понял, что тот не слишком хорошо знает город.

Они прошли по широким мощёным улицам квартала соратников Прозорливого, мимо каменных заборов, за которыми скрывались ухоженные сады и просторные поместья городских жрецов-чиновников, и углубились в переулки ремесленного города. Большинство лавок было ещё закрыто, и только некоторые продавцы уличной еды разогревали свои жаровни, готовясь встретить проголодавшихся почитателей Лазурного Дракона. На полупустой рыночной площади несколько слуг законоучителя старательно оттирали с памятной стелы грубо намалёванные соком клейкой лианы идеограммы "разум" и "справедливость". До сих пор доморощенные революционеры не заходили дальше мелкого вандализма, но очень скоро всё могло измениться.

Брусчатка сменилась утоптанной глиной. Однорукий явно вёл своего преследователя вглубь Птичьего Базара — переплетения кривых улочек, зажатых с обеих сторон плетёными заборами бедняцких лачуг. Полагаясь на своё чутьё, Холом позволил незнакомцу скрыться из поля зрения. В детстве он с ватагой приятелей нередко искал в трущобах приключений, а потому знал местность куда лучше пришлого бунтовщика.

Однорукий ходил кругами, то ускоряясь, то замедляясь. Пыль и сор Птичника сменились склизкой грязью Порта, а потом снова брусчаткой центральных кварталов. Юный страж начинал терять терпение. Неужели этот болван заметил слежку? Или он убивает время, не желая возвращаться в свою зловонную лачугу до темноты? Холом едва сдерживался от того, чтобы обогнать однорукого и устроить ему засаду. Но в чём он может обвинить оборванца? В том, что тот злобно таращился на правителя, да ещё в образе Дракона? Двадцать плетей вряд ли сильно повредят дублёной шкуре старого волка, и после них однорукий надолго заляжет на дно. Нет, дичь домой приносит только терпеливый охотник.

И терпение юного стража было вознаграждено. Совершив круг почёта по нищим кварталам, однорукий вернулся на рыночную площадь. Служители власти уже победили крамольную надпись, и, рассевшись на камнях, курили длинные трубки. Горожане толпились вокруг лотков с засахаренными орехами, жареной в масле рыбой и маринованными побегами золотистого тростника. Холом ожидал, что незнакомец присоединится к ним, ведь уже давно пора было подкрепить силы, но тот неожиданно направился к двухэтажному чайному домику с высоким резным крыльцом.

«Вот оно!» — с радостным возбуждением подумал избранник Дракона. Чайная старого Сампая обслуживала младших соратников и прочую чистую публику, портовым голодранцам в ней было не место. Значит, однорукого ждут.

Бунтовщик, как и следовало ожидать, вошёл через вход для прислуги, а Холом, чтобы не привлекать внимания, поднялся по ступеням парадного крыльца. В просторном зале чайной царила тишина. Косые лучи утреннего солнца падали сквозь узкие окошки прямо в небольшой бассейн с зеркальными карпами, разбегаясь оттуда тысячами зайчиков по деревянным колоннам, украшенным резьбой в виде драконьей чешуи. Рыбы, смирившиеся с неизбежной участью чьего-то обеда, едва шевелили плавниками, предаваясь созерцанию мира духов. Старший слуга чайного мастера, невысокий круглолицый парень по имени Арбай, вышел ему навстречу из-за своей ширмы. Он грозно нахмурился, глядя на пыльный кафтан гостя, но, увидев лазуритовую пластинку избранника, тут же расплылся в широкой улыбке.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, доблестный соратник! — часто кланяясь затараторил он. — Желаешь чашечку напитка шаманов? Или сытный обед после дальней дороги?

— Быть может, чуть позже, — с улыбкой ответил Холом. — А пока скажи, любезный, что за однорукий тип только что вошёл через чёрный ход?

Арбай заморгал и пожал плечами.

— Не видел, доблестный господин. Но, если тебе угодно, узнаю у поваров.

— Будь добр, — кивнул Улан Холом, протянув слуге несколько клеймёных дощечек — чуть больше, чем стоил обед.

Слуга вернулся быстро, на его лице застыла маска вины и скорби.

— Я невероятно сожалею, доблестный господин, но твоему нерадивому слуге не удалось ничего узнать. Никто не видел однорукого, увы!

Страж вздохнул и прислушался. Где-то на верхнем этаже чайной приглушённо бился знакомый пульс. «Неужели эти негодяи мне врут?» — подумал Холом. — «Или… Ну конечно! Увечье ненастоящее! Ладно, продолжим охоту».

Отпустив слугу, Улан Холом поднялся на верхнюю галерею. Здесь, в тишине небольших комнат с обитыми войлоком стенами, любили обсуждать крупные сделки работорговцы и плантаторы с ближних островов. Пульс зазвучал с новой силой. Повинуясь своему чутью, юный страж зашёл в переход, ведущий к небольшим комнаткам, которые мастер Сампай сдавал приезжим. Он осторожно скользил вдоль запертых дверей, надеясь подслушать что-нибудь важное, когда одна из них резко распахнулась и из неё вышел высокий человек в потёртом светло-сером чиновничьем кафтане. Холом вежливо скрестил кисти рук в жесте четырёх сторон света, пристально глядя на незнакомца. Метаморфоза поражала. Исчезла болезненная сутулость, затушёванный ореховым маслом тонкий шрам едва виднелся на гладко выбритом лице, и только пульс внутренней грозы указывал, что юный страж не ошибся. Бунтовщик бросил на него быстрый жёсткий взгляд и поднял палец к небу. Улан Холом почтительно склонил голову и