Дарсен Тагар пристально посмотрел на правителя. Если бы эти слова были сказаны пять лет назад, когда они бились плечом к плечу с пришельцами из-за моря, Тагар принял бы их с искренней радостью. Но паутина лжи и лицемерия, наросшая вокруг них на это время, не желала рваться в одночасье.

— Прекрасные слова, мой повелитель, — осторожно ответил генерал. — Но чтобы они стали делом Вам нужно не просто чудо, как тогда, на острове, но и правильное восприятие этого чуда.

— Чудо я совершу, — непреклонно заявил Смотрящий-в-ночь. — Любой ценой, в этом не сомневайся. Но что с восприятием чуда?

— Вам нужны могущественные сторонники, — пояснил Тагар. — Кроме тех, которых Вы создадите своими руками. И как можно больше. В думали о месте проведения Собора?

— Конечно, — усмехнулся правитель. — Я ведь собираюсь бросить вызов самому Ордену! Ордену, который хранит знания и оберегает покой государства, строит сургули и воспитывает их будущих учителей! Мне нужен город, где недовольны этими привилегиями. Поэтому не подойдёт ни моя столица, ни торговый город Толон, хотя именно в нём по какому-то недоразумению проводил предыдущий Собор Двадцатый.

Дарсен Тагар мысленно усмехнулся, услышав из уст правителя столь еретические слова. Не «я в Двадцатом воплощении», а «Двадцатый». В самом деле, между Джал Кануром и потомственным книгохранителем Ордена Двадцатым было немного общего.

— Вольнодумные философы и богатые купцы Толона слишком разобщены чтобы быть силой, — задумчиво произнёс генерал, — и мой повелитель бесконечно прав, избегая приобщения к дурной славе города жрецов Безликого, древних врагов Лазурного Дракона.

— Поэтому остаются два варианта, — подытожил правитель. — Белая Крепость и Баянгол. Выбор очевиден, не так ли?

Дарсен Тагар склонил голову. В Белой Крепости, на берегу океана, со времён войны с заморскими колдунами стоял самый крупный гарнизон верных ему солдат. Но Смотрящему-в-ночь не было нужды подчёркивать единство со своей армией, и никто не мог предсказать, какую позицию в грядущем споре займут люди моря. Собирать всех духовных и светских наставников страны на границе их владений было попросту неразумно. Нет, правителю нужен был Баянгол — древний соперник Толона, родина Тринадцатого Смотрящего-в-ночь. Город, где поклонялись упавшим с неба чешуйкам Дракона, где хранили предания не менее древние, чем те, которыми гордился Орден Стражей.

— Баянгол, — пробормотал генерал.

— Баянгол, — подтвердил Прозорливый. — Приготовь людей и лёгкий обоз. Мы выступим на завтра в полночь, когда Стальной феникс вернётся, чтобы сразиться с Царь-камнем. Не хочу давать родственникам убитых время для кровной мести.

Дарсен Тагар приложил кулак к груди, глядя в след уходящему правителю. Союз с драконьими жрецами Баянгола был очевидным решением. Но как они воспримут желание Прозорливого войти в древнее Святилище, да ещё с помощью бледной колдуньи? Как храбрость или святотатство? И на какой исход рассчитывает Улагай Дамдин?

Генерал поднял взгляд на темнеющий небосвод, где мчался к зубчатой стене гор Стальной Феникс — меньшая из двух лун Среднего мира. Сейчас, на границе дня и ночи, силы героя были ещё невелики, и он спешил скрыться от гнева царя живых камней, медленно втаскивавшего уродливую, изрытую оспинами кратеров тушу на другой край небосвода. Но позже, когда станет видна фиолетовая Вуаль, и на её фоне взойдут, словно чёрные звёзды, обломки Драконьей Ладьи, Феникс вернётся, чтобы сразиться с древним врагом.

Смотрящий-в-ночь, признанный всеми воплощением древнего героя, сейчас собирался повторить эту мистерию на земле. Но помнил ли он, что каждые восемь лет, сойдясь в ближнем бою, две луны порождают приливную волну, грозящую неисчислимыми бедами всему побережью?

Стратагема 1. Бить по траве чтобы спугнуть змею

Сезон засухи близился к концу. Дух морского ветра, виночерпий и казначей Лазурного Дракона, возвещал начало нового года, выгоняя на небесные пастбища своих длиннорунных овец. Пушистые облака, светло-серые с золотистой каймой, нарисованной лучами молодого Светила, резвились в пронзительно-синих вышних лугах, а внизу наперегонки с ними бежали по улицам портового Бириистэна сухие листья, куски кровельного тростника и маленькие пыльные смерчи. Высокий голос ветра звучал из каменных флейт городского Святилища, и ему вторили большие и малые бронзовые колокола, созывая горожан на праздник Дозорных. В этот день духи тумана и пара возвращались с далёких островов, чтобы пролиться дождём в Великую Реку и рассказать Дракону обо всём, что они видели и слышали. Надеясь на благосклонность Дозорных, подданные Смотрящего-в-Ночь привязывали к бельевым верёвкам и козырькам крыш разноцветные шёлковые вымпелы, расшитые священными символами и словами молитв, и если те стремились к небу, развеваясь на ветру, значит, духи тумана внимательно читали прошения людей, чтобы передать их правителю Великой Реки.

Айсин Тукуур вместе с другими выпускниками бириистэнского сургуля стоял на площади перед главным алтарём духов, глядя, как слуги законоучителя натягивают толстые канаты, увешанные молитвенными знамёнами. Он с удовольствием помог бы младшим служителям, чтобы размять затёкшие ноги и отвлечься от ожидания, но будущему соратнику Прозорливого не подобало суетиться. Оставалось только бормотать вполголоса мантры, слушая, как тревожно трепещут на ветру знамёна, словно домашние птицы, увидевшие стаю диких собратьев. Но всё же, несмотря на скуку и боль в ступнях, Тукуур испытывал огромное облегчение от самого факта, что он находится здесь, у подножия рукотворной скалы в центре городского Святилища. Это значило, что гранильщики и плавильщики сургуля сочли его достойным восьмого, а может — чем не шутит речной дельфин — и седьмого ранга превосходства. С высоты этого осознания дурным сном казались дни изматывающей подготовки к экзаменам, когда он едва не сломался, сражаясь со страхом неудачи.

Этот страх, многократно усиленный чувством сыновнего долга, тяжким грузом давил на плечи каждого из них — детей соратников Смотрящего-в-ночь. Стоило провалить экзамен, и вся семья опозоренного лишалась рангов и должностей. Для большинства мелких чиновников, не успевших накопить на собственный земельный надел, это означало голодную смерть. Их дети вгрызались в камень науки с остервенелым упорством, с чёрной завистью и затаённой враждой поглядывая на вальяжных и жизнерадостных учеников-богачей, чьи родители могли нанять личных наставников. Кому-то эта вражда дарила силы, но у большинства отнимала, и они не выдерживали гонки. Убегали в горы, топились, принимали яд. Друзья старались забыть их имена, боясь привлечь обозлённых духов, и только поредевшие ряды выпускников напоминали о том, что не каждому удаётся перепрыгнуть первую расселину на пути соратника.

Каменные флейты внезапно смолкли, перекрытые потайными заслонками, и толпа радостно загудела, приветствуя процессию Лазурного Дракона. Впереди и по бокам чинно шагали рослые добдобы в бордовых кафтанах, подпоясанных жёлтыми кушаками. Они синхронно ударяли о землю окованными концами своих тяжёлых палиц,